ушла… Поначалу это не слишком ее опечалило. Все-таки она выжила и выбралась из воды, что вновь и вновь уносила ее жизнь… Рубин спасла Хейди. Рубин знала, что нужно и дальше бороться за жизнь. Не было времени скорбеть по утраченной красоте. А потом она узрела в ручейке свое новое отражение, и внутри что-то оборвалось. Пути назад не осталось.
Ордерион сам сказал, что излечить целителя после выброса маны способен лишь другой целитель. Но разве можно отнять у кого-то даже часть жизни ради того, чтобы вернуть себе прежний облик? Рубин никогда бы на такое не пошла. Одно дело спасти Хейди самой, добровольно, и совсем другое – искать способ вернуть себе… красоту.
И ведь Рубин отказалась от идеи найти Ордериона не только потому, что тот снова мог запереть ее в Белом замке. Ди была права, когда сказала, что дело во внешности… Теперь, лежа обнаженной перед Ордерионом, перед ее принцем, который вернул себе утраченный облик, она чувствовала себя еще более страшным созданием, чем несколько мгновений назад.
Мягкие мужские губы прикоснулись к ее щеке. Ордерион собирал с нее слезы, тонкой пленкой разнося их по рубцам, убегающим на шею. «Любят не только за красоту, – повторял внутренний голос. – Уж кому, как не тебе, об этом знать?» – «А за что еще?» – спросила она саму себя. – «За то, кто мы есть», – ответил голос и замолчал.
Мягкие губы Ордериона исследовали путь от шеи к надплечью, истерзанному метками силы. Словно жгуты, рубцы сковывали все ее тело, не позволяя вырваться из пут маны и отказаться от ее даров. Но принц как будто не замечал их. Он прокладывал по этим жгутам новые любовные пути, бережно касаясь кожи и стелясь над ней дымкой нежности.
Страсть другая. Она ярко вспыхивает и постоянно жжется, уводя за собой в сторону плотского наслаждения. Но сейчас в его ласке не было ничего обжигающего. Казалось, Ордерион позволил им двоим ненадолго остыть, дабы рассмотреть, что скрывал за собой пожар их отношений.
Рубин распахнула глаза, повернув голову к Ордериону, что уже целовал кончики ее обугленных пальцев.
– Тебе не претит их касаться? – спросила Рубин, не таясь.
– А тебе не претят прикосновения холодного камня? – Он прижал ее черную ладонь к своей щеке и накрыл своей каменной рукой.
– Нет, она же твоя, – ответила Рубин, глядя в его темно-карие глаза.
– Тогда почему считаешь, что может быть неприятно мне?
Рубин промолчала.
– Я вижу тебя настоящую, моя принцесса. – Он тяжело вздохнул. – И мне грустно, что под этой маской ты больше не видишь себя. Я долго жил с теми же страхами. Ты помогла мне их побороть, а теперь я хочу помочь тебе. Для меня ты – самое прекрасное создание, что существует в нашем мире. Ты была им и навсегда останешься. Мне неведомо будущее и то, найдем ли мы способ вернуть тебе прежний облик. Но я не желаю, чтобы ты зависела от него. Не становись рабыней своего отражения: ты слишком мудра для такой уязвимости.
– Это тяжело. – Рубин поджала губы, силясь снова не заплакать.
– Кому, как не мне об этом знать? – Ордерион отпустил ее руку и коснулся живота каменными пальцами.
Они заскользили вверх. Гладкие холодные подушечки замерли, так и не достигнув груди. Ордерион прижал к животу Рубин другую руку, здоровую. Теплая ладонь устремилась вслед за холодной и тоже замерла на полпути.
– Меня печалит, что я никогда не смогу ласкать тебя правой рукой, потому она вечно ледяная, – признался Ордерион. – Но я рад, что моя левая рука осталась прежней. – Принц накрыл ее грудь ладонью здоровой руки. – С другой стороны, мои прикосновения к твоей коже всегда будут контрастными. Жаркими, – Ордерион сжал пальцами ее сосок, – и вызывающими дрожь, – каменная ладонь сжала грудь.
Принц наклонился и поцеловал горошину соска.
Рубин едва сдержалась, чтобы не застонать. Часть меток на ее коже блеснула золотым и тут же погасла.
– Я еще вернусь к ней, – пообещал Ордерион, приподнимаясь, и повел ладони к плечам Рубин.
Он провел пальцами по ее ключицам, по ямочкам под ними, обвел контуры суставов, пробежался по рубцам, оплетавшим руки, и спустился к обугленным кистям.
– А теперь все то же самое, только языком, – предупредил он и склонился над Рубин, плавно скользя по коже, словно по замерзшей водной глади, испещренной стальными лезвиями коньков.
Рубин вжалась затылком в покрывало, наслаждаясь лаской. Принц периодически останавливался, чтобы запечатлеть на коже тепло своих губ. Рубин с удивлением обнаружила, что на ее теле, кроме груди и того, что скрыто между ног, весьма много и других мест, жаждущих его прикосновений. Будто вся она состояла из этой карты легко возбудимой местности, которую только что открыл Ордерион.
И пусть в предыдущие разы он не забывал ее гладить и целовать, все же… Все же сейчас он делал это иначе. Вдумчиво, неспешно, не позволяя страсти диктовать свою волю, хотя, боги свидетели, его возбужденный орган явно требовал немедленного удовлетворения.
Поцеловав кончики пальцев на другой ее руке, Ордерион склонился над грудью Рубин, лизнул напряженный сосок и тут же замер над ним. Рубин поерзала бедрами по покрывалу, пытаясь унять жгучую потребность его немедленно присутствия в ней, и чуть приподнялась, подставляя грудь под ласки.
Ордерион намек понял и поцеловал сосок, снова отстраняясь и нависая сверху. Рубин, закипая от желания, вспыхнула. Метки на теле разом превратились в золотые, вызвав у Ордериона плотоядную ухмылку.
Грудь Рубин снова подалась ему навстречу, но принц лишь приподнялся выше, едва не вызвав у нее праведное возмущение.
– Скажи, чего тебе хочется, – плутовски заявил он.
– Поцелуй ее! – выпалила Рубин, позабыв о стеснении.
– Так? – Он наклонился и поцеловал кожу близ ореола.
– Почти, – разочарованно сообщила Рубин.
– Может быть, вот так? – Губы принца прижались к розовому полотну у горошины соска.
– Уже лучше, – подсказала Рубин, – но все же мимо.
Ордерион бросил на ее лицо хитрый мимолетный взгляд, коснулся губами соска и снова приподнял голову.
– Ты хотела вот так? – Он с вызовом прищурился.
Рубин, полыхая не то от стыда, не то от возбуждения, глядела на него алыми глазами, желая испепелить наглеца своим негодованием.
– Ты знаешь, чего я хочу! – выпалила она на одном дыхании.
– Я не читаю мыслей. – Он пожал плечами и лизнул ее сосок, намеренно касаясь напряженным органом бедра.
– Боги, да возьми ее в рот, наконец! – воскликнула взбешенная Рубин.
– Ох, дева, где же ты стыд растеряла? – широко улыбнулся он, резко сжал ее грудь и впился в нее, как она того хотела.
Рубин громко застонала, снова вспыхивая золотым.
