своих недоброжелателей… Государство оказалось на пороге крупного общественного потрясения и резкой перемены всей внутренней жизни. Естественно, что первым шагом нового хана явилось введение Ислама на всей подвластной ему территории — от Дуная до Иртыша. Сделано это было с полным учетом неудачного опыта Берке, пытавшегося утвердить господство новой религии путем убеждения в ее превосходстве над языческими обрядами и шаманским ритуалом. Узбек просто приказал перебить всех служителей неугодного ему культа, которых оказалось, по сообщениям источников, около 30.000» (Егоров, 2005).
Следствием выбора религии был и выбор ориентации культурной эволюции. А именно, на усиление связей с исламским миром и, по принципу компенсации, на ослабление связей с христианскими странами и народами. Элита Золотой Орды связала дальнейшую эволюцию своей культуры с народами Ислама. И это, безусловно, должно было иметь долговременные последствия. Вопрос этот требует специального изучения, которое в настоящее время еще не осуществлено. Современный уровень состояния науки не позволяет однозначно ответить на вопрос: были ли связаны между собой, а если да, то как были связаны, процессы исламизации населения степи и ухода вассальных русских земель из Золотой Орды. Однако фактом является то, что именно в правление Узбек хана, осуществившего насильственную исламизации) неисламской знати Улуса Джучи, начался процесс перехода русских княжеств в Великое княжество литовское (см. Кульпин, Петкевич, 2004), как оказалось впоследствии, необратимый.
Безусловным фактом, подтвержденным многочисленными археологическими раскопками, является исламизация степного города: во всех городах присутствуют мечети и крайне мало храмов других конфессий. Это говорит о том, что городская цивилизация Золотой Орды имела мусульманскую окраску. Но говорить о мусульманизации, условно сельской местности, то есть степи невозможно. О том, что степь была не только не полностью, но возможно, лишь частично исламизирована, косвенно свидетельствует ряд фактов. Факт стремительного появления в Московском государстве эпохи Ивана Грозного казачества далеко за пределами традиционного славянского расселения: не только на Дону, но и на Тереке и Яике (Урале). Факт, что вплоть до начала XIX века казаки были двуязычными и при этом в быту говорили не как-нибудь, а именно, по-татарски, сохраняли свое татарское происхождения в названиях населенных пунктов. Вспомним, что герой «Тихого Дона» Григорий не откуда-нибудь, а из хутора Татарского.
Полис и хора
От Древней Греции к нам пришло двуединое понятие — полис и хора — город и его ближайшее сельское окружение. Это понятие подразумевает не просто сельскохозяйственное, но земледельческое окружение города. Город способен существовать и развиваться, за малыми исключениями, только вместе с земледельческой округой, производящей избыток сельскохозяйственных продуктов, прежде всего, зерна.
Традиционно город связан со своим сельским окружением. С точки зрения общепринятых представлений золотоордынский город не имел хоры, органично связанной с городом. Отсюда Г.А. Федоров-Давыдов оценивал связи золотоордынских городов с окружающей сельской периферией Орды по большей части как механический симбиоз, поддерживаемый лишь силой ханской власти.
Лишь иногда ученый говорит о частично начавшемся процессе слияния двух миров: «В некоторых областях этот сплав (горожан и кочевников) достиг уровня синтеза новой культуры…, а в других областях мы чувствуем в значительной степени механическое соединение разнородных традиций» (Федоров-Давыдов, 1997).
Главная причина «механического соединения», по Федорову-Давыдову, города и села в том, что эти города не имели развитого земледельческого окружения. Природные условия до сих пор не позволили превратить земли вокруг нижней Волги в пашни и сады. Исключение составлял и составляет ныне длинный узкий остров между Волгой и ее протоком — Ахтубой, а также узкая полоска левобережья Волги. Но и там занимались не земледелием в главном смысле этого слова — зерноводством, но разведением садов.
Не было у степных городов Золотой Орды окружающего массового оседлого земледельческого населения, не было постоянных, связанных с городами сельских миров. Были временные сельские соседи — кочевники, приходившие к городам зимой и жившие зимой, собственно говоря, практически в самом городе, составляя его временные палаточные (юртовые) кварталы. Но уже ранней весной временные жители уходили от городов. В этом также проявлялась особая человеческая природа, специфическая свобода выбора образа жизни: оседлого или подвижного, наконец, компромиссного — маятниковых или спонтанных миграций. Тюркская знать и ее челядь могли в зависимости от желания постоянно жить в благоустроенных городах, на время (пикник) уходить в степь, сезонно мигрировать. Эта свобода передвижения, которая становится естественной для все большего числа нынешних жителей развитых стран, в средневековье была привилегией немногих.
Но, по мнению В.Л. Егорова, в отличие от Г.А. Федорова-Давыдова, кочевая мобильность не была препятствием тесных связей горожан и номадов. «Безусловным своеобразием Золотой Орды среди всех европейских и азиатских государств было тесное переплетение в повседневной жизни и хозяйственной деятельности двух укладов — кочевого и оседлого. Причем роль последнего со временем возрастала и расширялась, достигнув вершины к середине XIV века. Это, казалось бы, противоречивое двуединство прослеживалось даже в политической структуре государства. Наиболее ярко оно проявлялось в том, что сам хан с ранней весны до поздней осени в сопровождении огромной свиты кочевал по степи. И только с наступлением холодов он останавливался на зимовку в определенном месте. Вполне возможно, что в первые годы существования государства местом своих зимовок хан Бату избрал восстановленный им город Болгар, бывшую столицу Волжской Болгарии. Но несколько позже, около 1250 года, он облюбовал возвышенное холмистое место на левом берегу реки Ахтубы, примерно в 150 км от Каспийского моря, где и устроил свою новую зимнюю ставку. Вокруг нее разместились жилища многочисленной свиты и чиновников. Сюда же были пригнаны разноплеменные армии рабов и ремесленников, которые занялись возведением дворцов для знати. Естественным стало и появление здесь различных торговцев, привлеченных скоплением народа, а затем и крупных купеческих караванов, груженных предметами роскоши с Запада и Востока, рассчитанными на аристократические вкусы и кошельки» (Егоров, 2005).
Как города всех времен и народов, степные поселения были центрами социальной и экономической деятельности, местом притяжения и выхода товаров, финансов и информации и потому продемонстрировали быстрый и практически бесконтрольный рост. В эти жизненно важные процессы были вовлечены представители не только и не столько ближайшего сельского окружения, состоящего из конкретных горожан и селян, как правило, знающих друг друга хотя бы в лицо, но и далекого городского окружения других регионов государства, других стран и народов, анонимных массовых потребителей. В этом функционально они были подобны современным городам, особенно таким, как Гонконг, Сингапур или таким странам, как Тайвань, Южная Корея. «Дух», состояние сознания степных городов Золотой Орды определялся тем, что они были не только центрами транснациональной торговли, но и интернациональными культурными центрами, что характерно для городов Европы, Азии и Америки лишь наших дней.
Все степные города располагались
