время зазвонил телефон. Я приглушила звук и сняла трубку. Это был Костя. Кажется, впервые за все время нашего знакомства я не обрадовалась его звонку. Скажу больше: все эти дни я его боялась. Мне предстояло сообщить Косте пренеприятное известие о том, что наша поездка, по всей вероятности, срывается. А ведь он мечтал о ней не меньше, чем я! Сперва у меня не поворачивался язык, и на вопрос: «Как дела?» – я малодушно ответила: «Нормально». Совсем как в Америке: How are you? – Just fine! Но когда, после ласковых слов и приветствий, Костя сказал, что приедет в конце недели, а там уж и до нашего отъезда рукой подать, я поняла, что отступать некуда.
– Костя, – жалобно начала я, – все осложняется. Меня попросили не уезжать из Москвы... Следователь...
– Та-ак... – мрачно протянул он. – Хорошенькое дело! Что ж, винить некого, кроме себя. Нечего было оставлять визитные карточки где попало.
– К-карточки? – заикаясь, переспросила я. Он помолчал секунду и сказал:
– Ну да, карточки. Знаешь, как собачка.
Я поняла, что он имел в виду. Не надо было ходить черт знает куда, не надо было забывать записную книжку, не надо было возвращаться за ней в пятницу – не надо было «метить территорию». Это была шутка, но она показалась мне до такой степени обидной, что я чуть не заплакала. По-видимому, он понял, что переборщил, и заговорил более мягко:
– Ладно, Ирочка, всякое бывает. Приеду – решим, как быть.
– Хорошо, Костя, – сказала я. – До свидания.
Только положив трубку, я сообразила, что так и не знаю, когда именно он приезжает. Впрочем, плюс-минус один-два дня роли не играли. Соскучиться я, как ни странно, еще не успела. Должно быть, потому, что мне было совершенно не до того. Этот телефонный разговор ужасно меня расстроил. Конечно, глупо было ожидать, что Костя обрадуется, услышав про мои новости, и все-таки мне казалось, что он мог бы быть... даже не знаю... великодушнее, что ли...
Потом пришла мама, мы поужинали, поболтали, и я отправилась спать. Звонок Антона и его просьба напрочь вылетели у меня из головы.
Глава 10
В четверг утром я, наконец, отправилась на работу. Мне казалось, что я не была там тысячу лет. Эффект известный: тебе кажется, что ты отсутствовала годами, что за это время произошла масса событий, а без тебя все шло обычным порядком, и твоего отсутствия никто толком не заметил. В издательстве кипела работа. Основные силы были брошены на Никитину книжку, которую переделывали ударными темпами. Собственно говоря, ее не переделывали, а делали заново. Во-первых, шеф вставил туда все стихи с новой дискеты, которую Никита, оказывается, успел-таки передать ему в пятницу. Во-вторых, макет решено было сделать совсем по-новому. В общем, всю эту историю перевели на деловые рельсы, эмоциям места не было – к большому моему удовлетворению. Все куда-то бегали и что-то выясняли.
«Скажите, наконец, портрет в рамке или без рамки?» – надрывался главный дизайнер.
Ко мне вся эта суета отношения не имела: шеф распорядился не трогать меня. Он щадил мои чувства, а мне его гуманизм был только на руку – я села за компьютер и стала править собственный перевод. Никто мне не мешал, никто не отвлекал. Правда, раза два ко мне подходила Лиля – одна из тех компьютерных девушек, чей разговор я нечаянно подслушала в понедельник. Та самая, которая говорила про «короткий поводок». Вид у нее был растерянный и какой-то побитый – я, грешным делом, даже подумала, что она хочет попросить прощения, тем более что вопросы, с которыми она ко мне подходила, не имели решительно никакого смысла и больше всего походили на предлог пообщаться. Хотя за что, собственно, извиняться – за дурные мысли? Она ведь не знает, что я слышала их разговор. И что мне, в конце-то концов, за дело до странностей ее поведения!
Не могу сказать, что я много наработала – мысли мои все равно витали неизвестно где. Но зато почти целый день прошел без приключений – в последнее время я научилась ценить такие вещи.
А дома меня ждал приятный сюрприз. Первое, что я увидела, войдя в квартиру, были неразобранные чемодан и сумка, брошенные прямо в коридоре. «Приехала!» – возликовала я. Маринка выскочила мне навстречу босиком, завернувшись в купальное полотенце, загорелая и веселая.
– Пришла за пять минут до тебя, – сообщила она телеграфным стилем. – Помыться, переодеться, поесть. Потом разговаривать!
Она чмокнула меня в щеку и унеслась обратно в ванную, а я пошла на кухню, где мама уже разогревала ужин. И странное дело – ведь ничего в моем положении не изменилось, и разговор с Костей продолжал висеть на сердце мертвым грузом, а все-таки стало гораздо веселее!
Через пятнадцать минут сестра появилась на кухне в моем халате, с тюрбаном из полотенца на голове.
– Сначала ужинаем, потом идем в комнату и спокойно все обсуждаем, – предложила она, усаживаясь за стол, – идет?
– Идет, идет. – Я была согласна на любые варианты.
В кухне стоял второй телевизор, маленький. Маринка, не вставая, протянула руку и щелкнула выключателем.
– Мы там слушали радио, так что, в общем, я в курсе, – сказала она. – Послушаем, что новенького?
– Давай, – без всякого энтузиазма согласилась я. – Хочешь, скажу заранее, что сейчас покажут? Для затравочки – какой-нибудь митинг...
Я ошиблась совсем чуть-чуть. На этот раз показали не митинг, а какое-то шествие с плакатами типа «Спасай Россию!». Первая часть была деликатно опущена, надо думать, потому, что слишком уж прямо подходила под какую-то там статью Уголовного кодекса. «Манифестанты перекрыли движение на Тверской улице, – сообщил ведущий программы новостей. – Милиция была вынуждена применить силу. Произошли столкновения». На экране возникла печально знакомая картинка. Чей-то истерический голос прокричал: «Братцы-менты! Вы же русские люди!» Потом все окончательно смешалось в кучу, как в известном стихотворении Лермонтова, а на экране снова появился ведущий и сказал: «Московская мэрия объявила, что не дает санкции на проведение в ближайшие дни митингов и демонстраций, связанных со смертью Никиты Добрынина. Все такого рода мероприятия будут считаться незаконными».
– Да-а, не слабо, – протянула сестра. – Весело у вас тут!
– Куда уж веселее! – откликнулась мама. – Между прочим, по другой программе скоро круглый стол на ту же тему.
– Ладно,
