членами и крестом координат, образованным четырьмя точками равноденствий и солнцестояний, а также классический пример использования этого принципа в инициатических организациях – а именно, товарищество рыцарей Круглого Стола с его «неподвижным центром», королём Артуром.
Если обратиться к недавнему прошлому, стоит упомянуть действовавшую в 60-е годы XX века в Генуе группу со знаменательным названием «Корпус Равных», которую основал лигурийский алхимик Джаммария, играя в этой «планетарной системе» роль Солнца, как метко заметил один из её участников Дж. Санджорджио; однако в сей роли он никогда не выходил за пределы «одного из равных» и не имел учеников, «наследников» или «продолжателей дела». Группа распалась, когда её фактическая эффективность была исчерпана (совместный отрезок пройден), и каждый из участников – включая основателя – отправился в дальнейшее автономное плавание.
Круг, через центр которого проходит вертикаль, есть, фактически, фигура вращения креста. И образ двенадцати апостолов, восседающих в круге со Спасителем во главе, не только указывает нам на сходство этой инициатической группы, ознаменовавшей начало новой эры человечества, с упомянутыми выше примерами, но также, посредством евангельских историй, говорит об опасностях, кои таит страх, желание выделиться, быть «первым», зависть, отсутствие воображения и другие «человеческие недостатки» в характере тех, кто призван как «равный», – и заставляет по-иному взглянуть на искривлённый конус церковных иерархий… Если же мы отбросим страх, желание укрыться в матке пройденных воплощений и культурных парадигм, ложный оптимизм и привязанность к тому, что стало достоянием прошлого, если мы, забыв о себе и обо всех остальных иллюзиях этого мира, окинем ясным взглядом настоящее положение вещей, нам не составит труда увидеть, что упомянутая трёхмерная фигура постепенно теряет пространственные очертания; один за одним уходят люди, которые воплощали живую вертикаль и составляли – или могли бы составить – её физическую вертикальную ось, и упомянутое «тело» становится не столько телом, сколько кольцом, окружностью, сплочённой вокруг невидимого центра, и мы, её периферия, должны удерживать сей невидимый центр в качестве единственного доступного нам ориентира и, опираясь на него, строить нашу невидимую вертикаль. Когда, в свою очередь, исчезнет и эта тончайшая ось, соединяющая плоскость существования с Принципом, кольцо рассыплется на множество бессмысленных осколков, и настанет полное и окончательное растворение, печать последнего эона и окончание цикла, чья зола станет почвой для рождения новой эпохи.
2010 г.
Жертвенность и «язычество»
В печати и частных разговорах нередко можно столкнуться с восхвалениями христианства как религии, избавившей человечество от «варварских жертвоприношений». Дескать, были «жестокие» культы, дикие люди, которые жгли на алтарях скот и друг друга, но вот пришёл Спаситель и никакие жертвы стали больше не нужны; он принёс себя в жертву за всех нас, долг уплачен, кто поверил и присоединился к церкви, может чувствовать себя в безопасности. Безусловно, это донельзя упрощённое изложение, но суть именно такова: очень многие христиане, зачастую неосознанно, считают, что за них уже кто-то постарался, надо просто поверить в него, причаститься таинств и выполнять конфессиональные требования, и спасение в кармане… Нет заблуждения глубже (или, если хотите, искушения). Но это не ошибка учения, а – как нередко случается – ошибка его интерпретации.
Жертвы богам следует приносить всегда. Вне жертвы для низшего даймона (каковым человеческая индивидуальность является от природы) нет пути наверх. Вряд ли есть необходимость цитировать бесчисленные источники, которые совершенно однозначно говорят об этом (вполне достаточно упомянуть прекрасную статью Ананды Кумарасвами, посвящённую атмаяджне).[3] Считать дикарями или «жестокими» людей, совершающих кровавые жертвоприношения, означает не понимать самой идеи жертвы. Да, скажем, человеческие жертвоприношения – слишком суровый культ для психики нынешних людей, однако это проблема культурной парадигмы, а не духовности как таковой. Современная «гуманистическая» парадигма основана на культе тела (которое отождествляется с человеком, его земное воплощение абсолютизируется как единственная форма бытия, а добровольное прерывание данного цикла жёстко табуировано). Однако, как известно из наиболее древних традиций, человеческая жертва имеет силу, если она добровольна, при этом самой жертве гарантируется спасение (ex opere operato, то есть как безусловный результат ритуала), в то время как тот или те, кто приносит жертву, получают воздаяние в соответствии с принципом ex opere operantis, то есть в зависимости от чистоты сердца, искренности обращения к нумену и расположенности последнего по отношению к ситуации в целом. И упомянутые католические термины приведены не случайно: христианство сохранило данный принцип в рамках своего ритуала, в котором не совершается сожжение, но человеческая жертва имеет место.
Ветхозаветный эпизод жертвоприношения Авраама на горе Мория является одним из ключевых моментов в иудаизме. Ангел остановил руку с ножом, занесённую над Исааком, когда жертва уже состоялась – она была принесена в сердце патриарха. Ангел обращается к Аврааму, говоря о событии в прошедшем времени: «…Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Быт. 22:12). Следующее за сердечным решением физическое действие – убийство и сожжение – бог Авраама признал ненужной формальностью, и Исаак остался по эту сторону смерти, что имеет кардинальную важность с точки зрения моральных, социальных и религиозных импликаций, но не меняет абсолютно ничего с точки зрения значащей части акта и прилагаемой воли.
За последние две тысячи лет было написано множество авторитетных комментариев к этому сюжету, и во многих из них жертва Исаака рассматривается – с полным основанием – как предвосхищение жертвы Христа, агнца Божия, закланного от века. Смерть на кресте была принята Христом добровольно, однако какова диспозиция принёсших эту жертву, и что получили они ex opere operantis? Совершенно очевидно, что роль Иуды, Каифы, Пилата, легионеров и толпы, вопящей «распни его!», является инструментальной. Можно пойти дальше и сказать, что они – не более чем статисты и актёры, вынужденные ходить среди декораций и произносить текст, написанный для них автором великой мистерии принесения Христом себя в жертву себе самому.
Подражание Христу Фомы Кемпийского помогает понять смысл искупления в свете осознания того, кто именно спасается в его результате. Мы «спасены» настолько, насколько мы идентичны Спасителю, поскольку в этом случае его жертва становится нашей личной жертвой и нашим личным искуплением. Если быть строгим в дефинициях, как ни кощунственно это звучит, Христос спас сам себя и больше никого (или, если так больше нравится, спас себя во всех людях). Технически (или магически), «смертью смерть поправ», он стёр формальное различие между жертвой как чистым актом воли и жертвой-ритуалом физического заклания; в его мистерии осуществляется трансценденция гипостазиса жертвы, приносящего её субъекта и
