думала, что это имеет отношение к брошенным детям.
Его глаза искрятся чем-то загадочным. Достижение. Он чувствует себя реализованным. Это согревает мою грудь.
— На финальной стадии и скоро начнется.
Одна мысль о том, сколько ада он пережил в детстве, заставляет мое сердце биться о грудную клетку. Мама и папа — мой мир. Может, мне и нужна фаза бунтарства, но я не могу представить себе жизнь без них.
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, Дом.
Он бросает на меня раздраженный взгляд.
— Почему ты извиняешься? Извиняться должны только родители, которые меня бросили.
— А ты бы принял их?
— Я бы сказал им, чтобы они шли в нахуй.
— Логично.
Он качнул головой в сторону.
— Если пытаешься разгадать меня до конца, это будет проблемой.
— Почему?
— Потому что я тебе больше не буду интересен.
На этот раз я не могу сдержаться и прыгаю прямо к нему на колени. Простыня падает по обе стороны от меня, так что моя обнаженная грудь оказывается прижатой к его груди. Он издает удивленный звук, но его руки обхватывают мою спину. Мои руки сами обхватывают его шею, а ноги опускаются ему на колени. Я утыкаюсь носом в его ключицу, затем поднимаю на него глаза и шепчу:
— Мне всегда будет интересно с тобой.
Он приподнимает бровь.
— Да?
— Да. Ты мне вроде как нравишься. Может быть, немного.
В его чертах появляется игривость.
— Посмотрим, что я могу сделать, чтобы это стало большим.
— Пытаешься заставить меня влюбиться в тебя или что-то в этом роде? — поддразниваю я.
— Ты должна, — он дразнится в ответ. — Я рекомендую.
Мои пальцы вплетаются в его густые пряди.
— Тогда попробуй убедить меня.
Он усмехается.
— Убеждать — это мое умение.
Доминик наклоняет голову и прижимается своими губами к моим. Все начинается со сладкого смакования, но потом язык Доминика находит мой, и я замираю. Поцелуй глубокий, грубый и страстный одновременно.
Я засыпаю в его объятиях. Мое ухо прислушивается к его успокаивающему сердцебиению.
Засыпая, я чувствую на себе взгляд.
И это не Доминик.
Глава 20
Я просыпаюсь в пустой постели и ощущаю стойкий аромат лосьона после бритья Доминика.
Спать, прижавшись к нему, вошло у меня в привычку с тех пор, как я запрыгнула на него в кресле той ночью, две недели назад. Но он все равно уходит раньше, чем я просыпаюсь. Если бы только я не спала так крепко.
Я разочарованно вздыхаю и сажусь, проверяя телефон. Мама прислала мне сообщение с добрым утром. В это время она занята по хозяйству, иначе я бы ей позвонила.
Папа все еще не разговаривает со мной. Мама говорит, что я такая же упрямая, как и он. Мы всегда были одной командой, и мне больно, что мы не разговариваем. Я вернусь примерно через неделю и налажу с ним отношения.
Надеюсь.
При мысли об отъезде тревожное чувство охватывает мою грудь.
Я отодвигаю простыни.
Сегодня у меня выходной в кофейне, так что я просто уютно устроюсь в постели и почитаю некоторые из своих заданий для юридического университета.
Возможно, я прилетела сюда и привязалась к социопату, который по-прежнему настаивает, что не социопат, но у меня есть мечта, от которой я никогда не откажусь.
Защищать беспомощных людей, которых обманывают, — вот к чему я стремлюсь. Я собираюсь предать их обидчиков земле.
Какое же лицемерие. Моя мечта — бороться с мошенниками, но я связана с манипулятором. Не только его простынями, но и его телом, его изворотливым умом и тем человеком, который скрывается внутри.
Зачем ему понадобилось рассказывать мне о своем тяжелом детстве? Теперь я буду так искренне видеть в нем все самое лучшее.
Что, возможно, и было его планом с самого начала.
Чертов ублюдок.
Я быстро принимаю душ, потому что тело требует кофе. Я не беспокоюсь о том, чтобы надеть одежду. Просто оборачиваю полотенце вокруг тела, позволяю мокрым светлым волосам упасть на плечи и шагаю по коридору.
Не хочу драматизировать, но утренний кофе — как воздух.
Квартира Доминика огромна, но не настолько, чтобы соперничать с особняком, построенным папой. В конце концов, мы говорим о квартире, а не об особняке.
В ней четыре спальни. Одна из них — его кабинет. Я несколько раз пыталась проникнуть туда, но он заперт, и ключ есть только у Дома. Я задавалась вопросом, не хранит ли он там трупы, и однажды принесла ему выпить. Выглядело все как обычный офис. Что немного разочаровало. Мне не нужны были трупы, но я была заинтригована тем, что он создал, когда был наедине с собой. Его мозг настолько завораживающе закручен, уверена, из него выходят невообразимые вещи.
Возможно, это его исследования. Я рада, что он направляет эту разрушительную энергию на что-то хорошее.
Я с визгом останавливаюсь на пороге просторной кухни.
Доминик.
Он в черных трусах-боксерах. Мышцы его спины напрягаются, когда он поворачивается к плите.
Вихри от татуировки «No Regret» (прим. «Без сожалений») расходятся по его спине и плечам. Вся моя тяга к кофе почти сходит на нет.
Доминик вызывает большее привыкание, чем кофе. Ха. Никогда не думала, что какой-то человек может быть важнее моего волшебного кофе.
Что он вообще здесь делает? Он каждое утро выходит на пробежку и обычно сейчас был бы уже в лаборатории.
Не то чтобы я жаловалась. То есть, я вижу все эти мускулы, от которых текут слюни. Жаловаться просто кощунственно.
Я стою и любуюсь его задом. От одного только вида у меня между бедер начинает пульсировать.
Он оборачивается, и когда замечает, что я его разглядываю, на его губах появляется лукавая ухмылка.
— Что? — я притворяюсь безразличной и направляюсь к кофеварке. Он всегда готовит её для меня. — Ты такой сногсшибательный, это несправедливо.
Он на секунду задумывается, посыпая яйца солью.
— Почему несправедливо?
— Такие люди, как ты, не должны получать красивую упаковку. Это помогает быть тем, кто ты есть.
Он потирает нижнюю губу указательным пальцем.
— Может, мы становимся теми, кто мы есть, потому что у нас есть эта упаковка.
Я наливаю кофе в свою кружку, на которой написано «La vie commence après la première tasse de café» (с фр. Жизнь начинается после первой чашки кофе) — это единственная посуда, которую я привезла из Франции. Она старая и немного великовата, но это драгоценный папин подарок с тех пор, как я пристрастилась к кофе.
Я делаю паузу, обдумывая
