котёнок, она – девушка, благородная девушка… девочка… девушка…. Все равно, не хорошо об этом вспоминать.
Дверной молоток с лязгом стукнул несколько раз. Раздался снизу недовольный голос слуги, скрежет засова. Человек уверенно поднимался по лестнице, звякая шпорами. Фон Пален вошёл в гостиную, принеся на плаще холод и свежесть поздней осени.
– Спит? – спросил у слуги, кивнув в мою сторону.
– Спит, недоросль. Умаялся, – ответил слуга.
– Ну и я хоть часок вздремну.
Он стащил ботфорты, скинул камзол и плюхнулся в кровать. Лишь только из его горла вылетел первый храп, как тут же вновь настойчиво загрохотал дверной молоток.
– Кто же там дверь ломает? – пробурчал слуга. – Уж утро! Господа приехали поздно. Им выспаться надо!
– Отпирай быстрее, дурак! – послышался гневный окрик Никиты Панина. – Иначе я вышибу эту чёртову дверь, да с тебя шкуру сдеру!
Лестницу сотрясли тяжёлые быстрые шаги.
– Пален! Пален! Ну что вы, ей богу, дрыхните?
Панин снял шляпу и стряхнул с неё мокрый снег прямо на ковёр.
– Вы врываетесь, как Ясон в пещеру Минотавра, – ещё не до конца очнувшись, пробормотал фон Пален. – Что случилось? Вы проигрались в карты, и вам нужны деньги?
– Какой бред вы несёте, Пётр Алексеевич. Какой проигрыш? Тут такое дело, а вы про какие-то деньги, – обиделся Панин, нервно меряя широкими шагами гостиную.
– Ну, хорошо, хорошо…. – Фон Пален еле-еле приподнялся, сонно щурясь. – Что-то серьёзное?
– А стал бы я вас в шесть утра по пустякам тревожить?
– Так говорите. Я полон внимания, – начал сердиться фон Пален.
– Я всю ночь провёл в Зимнем дворце со знакомыми офицерами. Мы выпивали, играли в карты…
– Ну вот, – протянул разочарованно фон Пален, пытаясь опять приникнуть к подушке. Глаза его закрывались.
– Да слушайте же!
– Слушаю, слушаю… – пробормотал фон Пален покорно.
– Прибежал офицер, что стоял в карауле у покоев императрицы и рассказал…
Фон Пален вскочил с постели, схватил сюртук и ловко, одним движением сунул руки в рукава.
– Семён, – крикнул он. – Поднимайтесь, живо! – Вновь обернулся к Панину. – Что с императрицей?
– Удар.
– Что говорят лекари?
– Какие лекари? Там такая суматоха поднялась! Камердинер, Захар Зотов носится, орёт на всех, как ужаленный, требует рвотного порошку…. Я только видел, как её несут слуги, вшестером. На постель поднять не смогли, императрица – дама крупная, постелили матрац какой-то малиновый, да так на полу и оставили. Я – сразу к вам. Вспомнил, как вы мне толковали о пророчестве этого монаха, как бишь его? Авеля!
– Правильно и сделали. – Фон Пален натянул ботфорты. – Семён, ну что вы там возитесь?
– Так что будем делать? – растеряно спросил Панин.
– Мы с вами – в гвардейские казармы. У вас есть надёжные друзья из офицеров?
– Есть, конечно.
– Вот и отлично. Вы верхом или в карете?
– Верхом.
– Семён, дорогу помнишь в Гатчину? Бери коня, скачи немедля, да не жалей.
– Конь дорогой, дядин, – промямлил виновато Панин.
– Какого чёрта, Никита Петрович! – возмутился фон Пален. – Судьба России решается, а вы коня жалеете. Скачите, Семён! Постойте! Возьми мой плащ, иначе закоченеешь по дороге.
Он протянул мне суконный плащ, подбитый заячьим мехом.
– И все же, мы на чью сторону встанем? – очень серьёзно спросил Панин.
– На ту, на которую меньше всех ставят, – ответил так же серьёзно фон Пален. – Участвовали когда-нибудь в осаде?
– Бывало, – кивнул Панин, не понимая, к чему клонит губернатор Курляндии.
– Знаете, как по штурмовой лестнице взбираться? Можешь орден получить, а могут и вниз скинуть. Так, что, вы со мной? – глядя в упор, спросил у него фон Пален. Лицо его сделалось деревянной маской.
– Уж если решил, так с вами, – смело ответил Панин. – К славе, так к славе, на эшафот, так на эшафот.
Смерть Императрицы
Холодный ветер кидал в лицо мокрый снег. Я кутался в плащ, оставляя лишь щель для глаз. Шнурки, держащие шляпу, натёрли подбородок. Сильный, высокий конь Панина шёл быстро, уверенно. Пена летела из ноздрей вместе с клубами пара. Ноги от напряжения сначала болели, но вскоре я их уже не чувствовал, как и не чувствовал рук, сжимавших узду.
Верста за верстой пролетали поля, леса, деревеньки с церквями и погостами. Впереди показалась полосатая будка со шлагбаумом. Часовой выскочил из будки. Но я понудил коня взвиться в воздух и перемахнуть через преграду. Вслед услышал оклики, предупредительный выстрел. Подскакав к подъезду замка, увидел Кутайсова на крыльце. Тот выгуливал свою пушистую собачонку.
– Где Его Высочество? – еле выдавил я из себя, казалось, вместе с лёгкими. – Срочное донесение.
– Добров, у вас вид, как у всадника апокалипсиса, – неуместно пошутил брадобрей.
Собачонка визгливо залаяла, прячась у Кутайсова в ногах.
– Возможно, вы недалёки от истины. Дело очень важное.
– Ого! – по-дурацки подпрыгнул он, выделывая ножками изящные движения. – Его Величество в Мельнице, обедает с друзьями. А что за дело?
Но я уже повернул упиравшегося коня, воткнул шпоры в бока. Бедное животное тяжело двинулось вперёд, храпя и задыхаясь.
Мельница – небольшое поселение, находившееся в пяти верстах от замка. Павел и его супруга, Мария Фёдоровна только что вышли из харчевни в окружении вельмож и офицеров. Подкатила карета наследника. Павел Петрович хотел было подняться в карету вслед за супругой, но заметил всадника, погонявшего взмыленного коня и остановился. Ветер стих. Выглянуло солнце. Я услышал, как Павел Петрович тревожно воскликнул:
– Кто это? – И замер, будто предчувствую что-то недоброе.
– Так это же Добров! – узнал меня Аракчеев и быстро зашагал навстречу. Издалека крикнув: – Добров, вы зачем коня загнали. Он же издохнет сейчас.
Я подъехал к Аракчееву, наклонился и передал ему все, что велел фон Пален. Аракчеев тут же побледнел и бросился обратно к наследнику.
– В чем дело? – отшатнулся от него Павел.
– Императрица! – промычал Аракчеев.
– Что? – не понял Павел.
– При смерти.
Павел Петрович уставился на него, как будто впервые видел этого человека. Потом, как-то моментально собрался, выпрямился и громко сказал:
– Что ж! Я готов к любой ситуации. Скорее в замок. Мне нужно пятнадцать минут на сборы.
Он запрыгнул в карету, крикнув кучеру:
– Гони!
Следом поспешили коляски и кареты с придворными.
– Давайте с нами, – предложил мне Аракчеев. Он сидел с тремя офицерами в открытой четырёхместной коляске.
– А как же конь? – не решался я. – Я не могу его бросить.
– Загнали вы его. Оставьте. Коль не подохнет, сам к конюшням придёт.
Животное громко, резко всхрапнуло, содрогаясь всем телом, и повалилось набок. Я еле успел высвободить ноги из стремян. Совершив кувырок через голову, без сил растянулся на земле. Офицеры меня подняли, отряхнули прилипшую сухую траву.
– Пристрелить бы надо, –
