понять с какой целью все это заварил Семен? Согласна всем справкам и документам, которые демонстрировало обвинение с деньгами скрылась бухгалтер. Неужели месть за то, что я ему отказала? Или он метил на место главного, так он бы итак получил это место. Наверное, я бы давно опустила руки и смирилась с тем, что произошло, но теперь мне есть ради кого сражаться, ради того, чтобы мой ребенок рос в нормальных условиях, я готова наступить на гордость. Пока не представляю, как я смогу связаться с Максимом и попросить его забрать ребенка, но я обязательно придумаю. Здесь все не так просто, женщины очень злые, наверное, если бы не мое положение, то меня бы давно поколотили, слишком я им не понравилась с первого взгляда, а вот начальнику тюрьмы, к сожалению, понравилась. И от первых и от второго меня пока спасает мой сын, но остался всего месяц и он появится на свет, я молю только об одном, лишь бы Максим его забрал.
Ночью я просыпаюсь от боли и ощущения, что подо мной мокро, медленно встаю и включаю свет в камере, кровь, у меня кровь. Я начинаю орать на всю камеру и биться в истерике, я не могу потерять своего сына, я не могу потерять Мишу.
— Чего орешь, как резанная? В больничку ее надо. Зовите начальника — я слышу голоса сокамерниц, но уже ничего не вижу из-за слез. Просыпаюсь я уже на больничной койке.
— Ну как себя чувствуешь, Широкова? — спрашивает женский врач Марианна Антоновна.
— Мой ребенок? С ним ведь все в порядке.
— В порядке, в порядке, не волнуйся, у тебя произошла отслойка плаценты. До родов, надо будет полежать в больничке — успокаивает меня Марианна Антоновна.
— Мне не дадут столько лежать, еще три недели. Но я буду делать все, что нужно, чтобы сохранить ребенка — уверяю доктора.
— Дадут. А теперь поспи.
Марианна Антоновна права, следующие две недели меня не трогают, она каждый день приходит ко мне справляется о здоровье. Она безумна красивая женщина, я таких в своей жизни видела очень-очень мало, смотря на нее невозможно сказать ее возраст, даже приблизительно. Однажды, оставшись с ней наедине в палате, я набралась смелости и попросила:
— Марианна Антоновна, мне нужно позвонить отцу ребенка, Вы мне можете помочь?
— Давай ложись, поставлю тебе капельницу с витаминами, а завтра придешь ко мне в кабинет, мне нужно сделать тебе узи — посчитав, что таким ответом Марианна Антоновна дала понять, что помогать мне она не намеренна, еще раз спрашивать я не решилась.
Ночь я сплю беспокойно, все время думаю о сыне, он может остаться со мной здесь, до трех лет, но едва ли я бы хотела, чтобы детство моего сына проходило в этих стенах.
Конвоиры ведут меня в кабинет доктора. Я захожу и молча жду ее указаний, Марианна закрывает дверь изнутри.
— Держи, звони кому надо, будь осторожнее впредь, не думай, что мы в палате оставались одни. Женщины в колонии слишком озлоблены, поверь, я знаю о чем говорю, сама когда-то такая была. Звони, извини, выходить не буду — улыбается она.
Я трясущимися руками набираю номер телефона Максима. Слушаю бесконечные гудки, но трубку так никто и не снимает. Я звоню три раза подряд, но так и не дозваниваюсь.
— Не берет, но спасибо, что помогли — отдаю телефон.
— Если перезвонит? — внимательно на меня смотрит и задает вопрос Марианна.
— Скажите, как есть, что через пару недель его сын появится на свет и если он не хочет, чтобы его детство прошло в тюрьме, то пусть приедет и заберет его.
— Ты ведь ни в чем не виновата, Широкова Яна Эдуардовна — не спрашивает, а утверждает она — как же тебя угораздило попасть сюда?
— Может, виновата, откуда Вам знать, суд ведь дал мне семь лет — мне важно слышать это от нее, мне важно знать, что человек верит мне, в мою невиновность.
— Да за столько лет научилась разбираться в людях. Я ведь многих повидала здесь, у кого-то на лбу прям клеймо горит, что она здесь не случайно, а ты другая. Сокамерницы не трогают тебя?
— Нет, пока не трогают, но думаю, что стоит родиться сыну и моя жизнь резко изменится, не хочу, чтобы он все это видел, понимаете? Еще этот начальник колонии со своими сальными взглядами…
— От этого тебя точно спасает только беременность, все красивые женщины, попавшие в эту колонию были у него «в гостях». Он пока тебя не получит, не успокоится, я тебя не пугаю, Яна. Говорю как есть.
— Сколько Вам лет, я много думала, но никак не могу определить Ваш возраст. Извините за нескромный вопрос.
— Да, действительно нескромный — усмехается она, достает пачку сигарет из кармана белого халата, уже собирается поджечь тоненькую сигару, но взглянув на мой живот, прячет сигареты обратно в карман — мне пятьдесят один, Яна.
Меня это очень сильно удивляет, потому что мой макисмум, который я могла дать Марианне это сорок пять.
— Так, тебе пора, завтра тебя еще раз приведут ко мне, надеюсь, что твой благоверный перезвонит.
От доктора я ухожу счастливая, у меня появилась надежда на то, что сын не увидит этих стен, не услышит ничего и в его памяти о детстве не отложатся тюремные стены, надзиратели. Но следующий день преподнесет мне еще один сюрприз.
Когда Марианна закрывает дверь, отрезая нас от тех, кто меня привел к ней.
— Я сама дозвонилась до него вчера. Трубку взяла Вероника, его будущая жена, я попросила к трубке Максима, она подумала, что это ты звонишь, вылила ведро грязи, сказала, что у них скоро свадьба. Если бы у меня был ребенок, то я бы не хотела, чтобы он жил с такой. Говорю как есть, извини. Если посчитаешь нужным, можем еще раз перезвонить.
— Не нужно — глотая слезы, шепчу я — не нужно никому перезванивать. Я видела ее, эту Веронику…
— У тебя есть кому позвонить еще?
— Да, моя подруга Эльвира, она обо всем знает, но живет в штатах, она обязательно заберет сына, они с супругом смогут прилететь только в ноябре. Есть еще один вариант — вспоминаю Игоря, беру телефон, но никак не могу вспомнить его номер телефона — хотя нет, не помню его номер телефона.
— Ну что ты как в каменном веке? Социальные сети у него есть, может там указан его номер телефона.
Мы ищем вместе его профиль и на мое счастье или несчастье номер
