тоже.
– Я? Нет… не может быть!!! И никому я дороги не переходила!
Арий вдруг заговорил со страстью, которой я в нём не подозревала:
– Я догадываюсь кому. Но ты узнаешь сама… в своё время. За год я научу тебя защищаться, научу мыслить не словами, а образами и ощущениями, научу боевой эмпатии, ятрогении и телепатии мыслеобразов древних руссов! Если освоишь эту технику, то сможешь говорить с птицами и зверьём и призывать их служить тебе!
Дыхание у меня перехватило.
– Да ты что! Правда, что ли? Это за что мне такое счастье!
– Заходи-ка в дом. И перестань «работать под дурочку».
– Это баня, что ли? – Я просунула нос в приоткрытую дверь.
– И баня тоже. Разувайся и проходи.
Я скинула туфли и в белых гольфах прошла в помещение.
Баня действительно помещалась в торцевой части дома. Всё остальное место занимала единственная светлая комната, совершенно пустая, без мебели, без занавесок. Место выглядело бы скучно и нудно, если бы не запах.
В комнате приятно и благородно пахло свежим деревом, берёзовыми вениками, развешанными на гвоздиках между окнами, и чем-то хвойным, терпким, пряным. И ещё один запах будоражил мои чувства.
– Чем это так пахнет?
– Маслом аира. Успокаивает и расслабляет.
«То, что мне сейчас надо!»
– Знаешь что-нибудь о ведической медицине?
– Нет.
– Об учении аюрведы?
– Аюрведы? Нет, а что это?
– В трёх словах – индийское лечение травами. А если подробнее – это воздействие сознания и энергии растений на человеческий организм. В растениях присутствуют все стихии и элементы человека. Все растения, без исключения, обладают способностью воздействовать на чувства, а чувства – это основное свойство человеческого сознания…
– У растений есть сознание?
– Сознание есть у всего. Если верить, что первый человек был создан из глины, то и земля, и камни обладают сознанием, а значит, в каждом из нас есть сущее от первоосновы творения, как в зерне – колосок, а в колоске – поле. Ты можешь воздействовать на сознание людей энергией растений. Вообще, лечить и воздействовать можно всем: запахами, животными, камнями, водой – и мёртвой, и живой… Это знали наши предки, но, к сожалению, с исчезновением язычества и волхвов учение ведами сохранилось только на востоке.
«Мёртвой и живой водой!»
– …Но сегодня мы займёмся не аюрведой.
Посреди комнаты на светлом сосновом полу лежал коврик. У двери в баню стоял одинокий стул. Его могучей рукой взял Арий и поставил на середину перед ковриком.
Я и сейчас, спустя много лет, как наяву слышу его голос:
– Ты должна чувствовать, Василиса, и верить… Сядь… Представь перед собой на уровне глаз точку… Думай только о ней. Отрешись от всего… Оставь свои мысли, забудь слова, очисти сознание… Перед глазами только мыслеобразы. А теперь расслабься… положи руки на колени… опусти голову и закрой глаза…»
Глава 9
«Десятый, выпускной класс я окончила экстерном и поступила в МГУ. От Живы и Ария уехала. Поначалу они не отпускали меня, но я убедила родных, что добираться до университета от Тюльпанной улицы неудобно и долго, и обещала приезжать на выходные.
Навещала родню раз в месяц, потом раз в два, а вскоре и раз в полгода. Думаю, родные поняли, что мне не хотелось ни стеснять их, ни нахлебничать.
Теперь борьба за существование отнимала всё свободное время. Студенческой стипендии не хватало даже на еду, сиротская пенсия тоже… сиротская. Приходилось кое-как перебиваться редкими подработками.
Однажды приехал Арий, зашёл в комнату, оглядел коммунальную нищету и положил на стол пачку денег.
– Не возьму. Убери, – процедила я сквозь зубы.
– Ты же с голоду помрёшь. Посмотри, как исхудала! – Арий поджал губы и покачал головой.
– Не помру. Забери деньги.
– Гордячка… в отца, – пробормотал Арий и неохотно убрал пачку со стола, – ну хотя бы мобильный телефон возьми!
Мобильник стоил бешеных денег. Я отказывалась, но Арий стоял на своём:
– Это матушкин подарок на день рождения! Ты редко приезжаешь, не даёшь о себе знать, так звони хотя бы иногда. А то, что же – заболела, две недели лежала в лёжку, а я об этом от подруги узнаю. Так тоже не годится, мы всё же родня. Только не воспринимай это как ущемление свободы… Если что надо, только номер набери, – уже в дверях Арий обернулся. – Кстати… матушка спрашивала, встретила ли ты «тридцать три»?
Вспомнилось предсказание Живы: «Через три года встретишь ещё тридцать три!» – и зубы застучали от страха.
«Знать бы, что такое «тридцать три» и как оно выглядит!»
– Нет, не встретила.
– Сообщи, когда встретишь.
– Н-непременно.
Поначалу я жила в общаге. Но как-то соседка по комнате предложила на летние каникулы съездить в Польшу за «сникерсами» и подработать официанткой. Заняв денег, мы отправились в Варшаву. Поселились у знакомой, в крошечной двадцатиметровой квартирке.
Все лето я как проклятая таскала литровые кружки с Зубром и Лехом в задрипанной пивнушке в районе Повондзки, но валюту заработала, и мы вернулись в Москву с пятью огромными баулами «сникерсов».
Свою часть мне удалось выгодно продать перекупщику. Спекулянт вручил мне пачку купюр и был таков.
Так у меня появились средства на отдельное жильё. Из общаги я переехала в отдельную комнату в двухкомнатной квартирке в хрущёвке в Филях. Денег хватило даже на старую, десятилетнюю, убитую «Ниву». И теперь, с машиной, вспомнив уроки вождения с отцом, я подрабатывала после учёбы: давала уроки английского и немецкого.
И всё же, несмотря на старания, я по-прежнему жила бедно и еле-еле сводила концы с концами.
* * *
Всё переменилось в одночасье.
У нас на кафедре преподавал профессор, автор известных трудов по биологии, Орэт Дёнуарович Этернель.
На вид профессору было лет сто. Худой, болезненно бледный старик, но отличался безупречными манерами и изысканно-элегантным видом.
Профессор будто прибыл из другого мира. В нём чувствовался достаток, воспитание, независимость, учёность и даже аристократизм, в хорошем смысле слова. Мне кажется, коллеги недолюбливали Этернеля, завидовали, видя огромную пропасть между ними. Профессор Этернель привлёк моё внимание с первого дня в университете.
Во-первых, необычное, вероятно, единственное в мире имя.
Во-вторых, галстуки… он носил очень странные галстуки… С орлами, таинственными символами и цифрами «33», оранжевые, розовые, лиловые, голубые. Кроме того, профессор всегда завязывал галстуки невиданными, необычными узлами. Однажды я насчитала семь узлов, переплетённых в изящный бутон.
Преподаватель был неизменно вежлив со мной, за учёбу хвалил, но в общем, мы общались только на лекциях.
Я жила в Москве уже три года и училась на третьем курсе. И вот однажды Орэт Дёнуарович попросил меня задержаться после лекции.
Мы не виделись месяца два. Профессор Этернель редко появлялся
