к выходу и выскочил в распахнутую дверь.
В отделе кадров завода сидели три женщины. Две были погружены в свои бумаги, третья разговаривала по телефону.
Соргин безошибочно подошел к третьей: она сидела за самым большим столом возле окна. Минут через десять (все это время Александр Павлович будто бы рассеянно смотрел в окно) она закончила телефонный разговор и отрывисто обратилась к посетителю:
– Слушаю вас!
Нелюбезный прием Соргина не смутил. Обладая незаурядной выдержкой и редким упорством в достижении цели, он предпочел нелюбезности не замечать.
Соргин протянул сидящей за начальственным столом даме свое удостоверение ветерана войны и неожиданно для себя выдал рассказ о том, что является одним из инициаторов создания «Музея боевой славы» своего полка.
– Вы знаете, конечно, что такие музеи создаются сейчас повсеместно в нашей стране и пользуются всемерной поддержкой партии и правительства! – заключил он.
Александр Павлович любил игру и нередко импровизировал перед знакомыми сценки, в которых принимал на себя самые разные роли. Сейчас это была роль «заслуженный ветеран, военный высокого ранга в отставке».
Удостоверение вкупе с безупречной офицерской выправкой посетителя (Соргин каждый день делал утреннюю гимнастику) и упоминание о поддержке на государственном уровне возымели свое действие.
– Чем же мы можем быть полезны музею? – спросила сидящая перед Соргиным начальница отдела (это он угадал точно) – средних лет дама с модной прической «бублик». И добавила неохотно: – Садитесь, пожалуйста!
Соргин сел и в той же внушительной манере в высшей степени уверенного в себе человека продолжил:
– Нам хотелось бы уточнить личные данные одного из бойцов нашего полка. Мы не исключаем, что он жив. Он работал на вашем заводе перед войной в должности инженера. Найти его данные будет нетрудно, так как он являлся ссыльным по политической статье. Вы понимаете, надеюсь, что культ личности Сталина был окончательно осужден на XXII съезде партии, и многие прежде репрессированные нынче соответствующими органами реабилитированы. Мы исправляем свои ошибки! – Он посмотрел на собеседницу гордо.
Вовремя и с соответствующей интонацией сказанное «мы», как и ожидалось, произвело впечатление. Диалог продолжился в заданном контексте.
– Ну что ж, – согласилась начальница отдела кадров. – Мы не отказываемся сотрудничать с органами. Задачи партии и правительства для нас важнее всего. Мы вам поможем. Назовите фамилию, имя, год рождения этого человека.
– Нам известен только примерный год рождения. Где-то в диапазоне 1916–1921. Думаю, на вашем заводе перед войной работало не так уж много ссыльных инженеров.
Дама некоторое время рассматривала Александра Павловича с недоверием. Однако седеющая грива некогда черных волос вкупе с усами генералиссимуса и жесткая, самоуверенная манера поведения отставного военного преодолели все.
Самые неожиданные мысли зародились в ее украшенной «бубликом» голове. Действительно ли он в отставке? То, что пришел в штатском, ни о чем не говорит.
Выдержав паузу, женщина понимающе кивнула и вышла в смежную комнату.
Посетитель терпеливо ждал, и его терпение было вознаграждено. Минут через пятнадцать она вернулась с папкой в руках.
– Да, ссыльный инженер с таким годом рождения у нас на заводе был только один, в прошлом студент МГУ. Вначале его взяли токарем, а через год перевели на инженерную работу. Это Черняев Игорь Владимирович, 1918 года рождения. Сослан в Ворск в 1938 году на срок пять лет по 58-й статье. В 1941-м ему было разрешено искупить вину в местах боевых действий. Пошел добровольцем, был направлен для прохождения службы в штрафной батальон.
– Черняев? – переспросил Соргин.
– Да, – строго, как подобает по уставу, кивнула женщина. – Черняев Игорь Владимирович.
Ее прямой, открытый взгляд был устремлен на сталинские усы Соргина. Она хотела отдать честь этим замечательным усам, но вовремя вспомнила, что на ней нет фуражки.
Глава 22
Неслучайные совпадения
Обыск во флигельке, проведенный через два дня после визита к майору Павлову доцентов Евлампиева и Соргина, не дал ничего.
Два дня сержант Бескоровайный честно наблюдал за воротами в дом тети Томы (тьфу, гражданки Козодаевой то есть). Как велел Павлов – особенно тщательно ночью. Никто там не ходил. Дочка тети Томы Вера один раз пришла, внучка Таня один раз прибежала, да сама тетя Тома в магазин вышла. Больше никого не было.
Если честно, Бескоровайный надеялся ночью увидеть кикимору. Но та тоже не появилась – да и откуда, Святки давно уже прошли, Масленица скоро.
Через два дня Павлов решил сделать обыск. Пришел сам, с ордером от прокуратуры. Только тетю Тому напугал сильно. А не нашли, конечно, ничего. Чего тетя Тома так испугалась, Володя Бескоровайный даже не понял. Во флигельке был старый баллон для газа, плита, пара кастрюль, уже негодных… Что получше, конечно, на зиму в дом забрали. Внутри порядок был – Ольга Васильевна и тетя Тома обе аккуратные, а больше никто флигельком этим не пользовался. Банки с соленьями, капусту, огурцы обе держали в домашних погребах, так что зимой во флигелек и незачем было ходить вообще. В общем, бестолковое дело затеял на этот раз начальник…
– А что мы ищем, Алексей Иванович?! – спрашивал Бескоровайный. – Что искать-то?
– Не умничай! – отвечал Павлов зло. – Уж не кастрюли дырявые! Ищем то, что преступник хотел похитить, из-за чего Семенову убил!
После обыска он позвонил Евлампиеву:
– Ничего там нет подозрительного, Александр Николаевич! Кого там ваша сотрудница могла увидеть ночью, не знаю! Померещилось ей, у страха глаза велики… Не надо по ночам ходить сотрудницам, меньше будет им казаться… Может, сама Козодаева ночью вышла зачем-то со двора… А ваша сотрудница и нафантазировала… Мы только напрасно напугали этим обыском Козодаеву.
– Что, Козодаева сильно испугалась? – заинтересовался Евлампиев.
– Да, испугалась сильно, это видно. Нервы у нее никуда!
На том и закончили разговор.
Поразмышляв, Евлампиев отправился в церковь. Литургия уже давно закончилась, отца Рафаила Евлампиев увидел в церковном дворике. Тот направлялся по расчищенной дорожке к воротам. Вышли вместе.
– Я тоже продолжаю думать про обстоятельства Ольгиной гибели, – ответил отец Рафаил, когда Саша рассказал ему о своих сомнениях. – Ведь она утром того дня была в церкви… Надеюсь, что бог ее к себе взял, – он перекрестился. – И отец ее, и она были достойными людьми.
– Отец Рафаил, – спросил Евлампиев. – Я как раз хочу спросить про Ольгиного отца… Есть предположение, что гибель Ольги связана с подарком, полученным от больного беженца, которого ее отец приютил в войну… Ведь вы и беженца того знали? Не мог ли он оставить после себя какую-то дорогую вещь?
Отец Рафаил остановился на дорожке.
– Я с ним беседовал неоднократно. И, как ни странно, хорошо его помню. Это был бедный человек и очень больной. Мне не сразу удалось его пристроить –
