Ближе к утру раненый умер. Это был крестьянин лет сорока из-под Саратова. С Шурой они сдружились, не первый раз ходили вместе в разведку. И вот – все.
Похоронив старшего друга в маленьком овражке, Шура просидел в том же овражке, рядом со свежей могилой, до вечера. Отпил за помин души глоток водки из фляжки (заодно согрелся), закусил горстью рябины, которая росла на склоне овражка…
Терпкая, слегка подмерзшая рябина показалась очень вкусной и хорошо насыщала. Шуре было грустно, но не страшно. Ему недавно исполнилось двадцать лет. Он уже видел много смертей. В собственную смерть он не верил. И твердо знал: что бы ни происходило, война окончится нашей победой. Скоро мы перейдем в наступление. Это обязательно случится, немного позже. А сейчас он выйдет из окружения и пробьется к своим. Во что бы то ни стало.
Дождавшись вечера, он продолжил путь по направлению к советским позициям уже один. Новую дислокацию наших войск юноша представлял очень приблизительно. Однако общее направление определил днем по солнцу и здесь ошибиться не мог. Он постоянно держал в воображении карту. Память у него была прекрасная, и он сознавал, что идет кружным путем. Не совсем ясно, что впереди. Но он все равно пробьется.
Шура шел осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки, прислушиваясь к малейшему шуму. Иногда кричала какая-нибудь птица. В детстве Соргин интересовался орнитологией – почти всех птиц он узнавал… Порой ему казалось, что неподалеку хрустнул валежник. Тогда Александр замирал: звери здесь вряд ли могли оказаться, в этих местах то и дело возникала перестрелка, рвались снаряды. Шура боялся только одного зверя – со свастикой на рукаве. Воду он пил из встречных ручейков, ел траву и ягоды – он знал многие съедобные растения, в голодноватые двадцатые годы, когда Соргины уехали в деревню, чтобы выжить, он их собирал. Мама добавляла их в суп, делала салат для большой семьи… Он шел довольно быстро, но насколько приблизился к нашим новым позициям, не знал. За ночь он перешел поле, вошел опять в небольшой лесок, огляделся.
Начинало светать. Кажется, придется переждать еще один день здесь – опасно идти днем по открытой местности.
Вот опять какая-то птица… Кто же это?
Соргин остановился, прислушался. Звук повторился явственнее. Нет, не птичий крик – скорее, стон. Что за зверь издает такой звук? Он переждал еще. Звук повторился. Было похоже, как будто стонет человек.
Шура был на фронте уже больше года. За это время ему удалось воспитать в себе бесстрашие. Да, он воспитывал его осознанно, целенаправленно. В первые месяцы ему часто бывало страшно в бою, и тогда он начинал проявлять поистине безумную храбрость. Много раз он сам лез на рожон! Слава богу, тогда пронесло. Теперь Соргин уже иначе относился к опасности, чем в первые дни. Он стал осторожнее, потому что знал: трусость окончательно преодолена, он действительно не боится почти ничего.
Поняв, что стон может принадлежать человеку (или все-таки зверю?), Шура крепче сжал в руке нож, переложил поудобнее револьвер и, крадучись, пошел на звук.
Что-то громко лязгнуло в коридоре, и визгливый женский голос прокричал: «Да! И еще слесаря пришлите! Замок в двадцать восьмой комнате заедает, жилец сам закрыть не может, кажный раз меня зовет!!»
Соргин резко сунул правую руку под подушку и напрягся, не найдя там оружия.
Открыл глаза, в комнате было светло. Уже утро?
Сознание возвращалось: он в Ворске, в общежитии… Войны нет, из окружения он вышел, мы победили.
Глава 21
Игорь Черняев, инженер из Ворска
Александр Павлович быстро умылся в общем туалете, быстро позавтракал остатками вчерашних консервов, выпил чаю с печеньем и отправился на завод.
Ехать нужно было далеко, народу в трамвай в этот утренний час набилось много. Соргина плотно прижала к окну полная дама в пальто с лисьим воротником и такой же шапочке. Она была не виновата – на нее тоже нажимали сзади. Поэтому Александр Павлович вежливо терпел и приветливо улыбался всякий раз, когда дама передавала ему чьи-то деньги за проезд. Впереди стоял высокий молодой человек – косая сажень в плечах. Соргин передавал полученную от дамы мелочь ему – для передачи кондуктору. Парень поворачивался, чтобы взять деньги, Шура утыкался лицом в жесткое габардиновое плечо, дыхание перекрывало. Забрав мелочь, парень разворачивался в прежнюю сторону, и Соргину становилось свободнее дышать.
Ближе к окраине народу в трамвае стало поменьше. Парень вышел на одной из остановок, дама в лисьем мехе к этому времени уже сидела на освободившемся месте. Кондуктор получил возможность ходить по вагону. Пассажиры получили возможность не передавать по цепочке деньги. Соргин получил возможность глядеть в узорчатое от мороза стекло и думать. Он вспоминал сегодняшний сон.
В тот день, пятнадцатого сентября 1942 года, выходя из окружения, он встретил раненого советского бойца. Уже рассвело, раненый осколками в руку и в грудь боец, как и он, прятался в лесочке. Он потерял много крови и временами лишался сознания. Идти он уже не мог. Стонал, лежа в кустах. По этому слабому стону и обнаружил его Соргин, не испугавшийся непонятного звука.
Боец назвался Игорем. Шура, порвав свою рубашку, перевязал его раны покрепче, но кровь все равно сочилась.
День они провели на окраине леса. Шура заставил Игоря жевать крапиву – она сгущает кровь и снабжает организм витаминами.
Игорь сказал, что он из Ворска, инженер, по виду он был старше Шуры лет на десять. Ближе к вечеру Игорь признался, что он сражался в штрафном батальоне. Когда немцы начали наступление, их батальон был брошен навстречу им первым. Штрафники должны были прикрывать отступление. Погибли, видимо, все. Раненый Игорь очнулся, когда бой уже утих, вокруг лежали только мертвые. Он стал продвигаться к своим – временами шел, опираясь на палку, временами полз.
Дальше они шли вместе. Да, Игорь шел, он переставлял ноги сам, опираясь на Шуру, обняв его за плечо… Этот тяжело раненный боец был очень упорен в своем стремлении жить и сделать все, как надо, не стать обузой – в этом он походил на Шуру. Но сознание временами оставляло его. Он стал называть Шуру Федей, говорил несвязное.
Шура взвалил его на плечи и понес – ноги раненого волочились по земле, сам Шура едва плелся, приходилось часто останавливаться и отдыхать… К счастью, было уже близко.
Когда вышли в расположение советских войск, для Игоря нашелся врач – Шура сам за ним сходил и привел к раненому. Однако спасти Игоря не смогли. Через час он умер.
– Гражданин, это вы спрашивали «Заводскую»? – кондуктор обращался к Соргину.
– Что?! Да-да, спасибо! – Александр Павлович ринулся
