внутри. И то, что это значит.
В горле пересохло, но из комнаты выходить не хочется. Я сажусь лицом к стене и вытаскиваю кнопку из картинки с китом. Под ней спрятан портрет Андрея.
Я чувствую странную робость, пока рассматриваю его. Глаза, брови, губы… Родинки на знакомом лице вдруг кажутся мне головоломкой. «Обведи по точкам» и узнаешь, что спрятано. Я так и делаю. Обвожу их пальцем, но все равно не понимаю, что делать. Как ему помочь?
Я утыкаюсь лбом в прохладную стену так, что наши глаза оказываются напротив. Закрываю глаза и касаюсь губами его губ, всего на мгновение. Клятва, скрепленная поцелуем…
– Саша, – громко зовет мамин голос.
Раздаются шаги. Они приближаются, и я отскакиваю от стены за секунду до того, как распахивается дверь.
– Я же просила стучаться!
Мама закатывает глаза и строит недовольную рожицу:
– Прошу прощения, миледи. Ужин подан. – Она приседает в шутливом реверансе и, не дождавшись моего ответа, исчезает из дверного проема.
Я приподнимаю уголки губ в слабой улыбке, но где-то на донышке души остается противный осадок. Почему родители всегда игнорируют просьбы стучаться? Или право на личное пространство, как алкоголь – только после восемнадцати?
На кухне что-то с грохотом падает. Судя по металлическому звону, крышка от кастрюли. Я морщусь, прячу портрет Андрея и осторожно, стараясь не потревожить голову, опускаю ноги на пол.
– Саша-а-а! – снова зовет мама.
– Да иду я, иду!
На кухне царит праздничное настроение. Мама поет какую-то древнюю песню а-ля «золотые хиты восьмидесятых», а папа пританцовывает с Ксю на руках и безбожно фальшиво ей подпевает. На столе так много вкусностей, что глаза разбегаются!
– Что празднуем? – хрипло спрашиваю я, втискиваясь в свой любимый угол.
Папины плечи напрягаются при звуке моего голоса, а мама обрывает свою арию на середине строки и радостно восклицает:
– Сюрприз!
Она раскладывает по тарелкам картофельное пюре и, забрав у папы Ксю, усаживает ее на детский стульчик. Затем садится напротив папы и берет его за руку, сплетая пальцы. Она сияет. Папа избегает моего взгляда. Впрочем, я тоже стараюсь на него не смотреть.
– Всем приятного аппетита, – говорит мама и тут же выпаливает: – Мы едем в отпуск!
Я замираю, не донеся ложку до рта. Что? Какой еще отпуск?
– В ноябре, сразу на две недели! Одна выпадает на твои каникулы, а вторую придется пропустить. Но ничего! Уверена, ты прекрасно нагонишь потом. Ты же у меня такая умница. И папа уже взял отпуск. Боже, я шесть лет нигде не была!
Она смеется и едва не хлопает в ладоши.
Папа молча ест, но, кажется, с трудом сдерживает улыбку.
– А со мной, я так понимаю, вы не удосужились ничего обсудить? – напряженно спрашиваю я.
Мама недоуменно пожимает плечами и накладывает себе салат. Она и в мою тарелку его добавляет. Как обычно, не спрашивая.
– Что тут обсуждать? Мы едем в отпуск, наконец-то отдохнем всей семьей. Тебе тоже море пойдет на пользу.
– Но у меня же могут быть свои планы, – начинаю закипать я.
Она и вправду не понимает!
– Что ты такое говоришь? Какие планы у тебя могут быть?
Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаюсь хоть как-то успокоиться, но внутри все бурлит. Искры раздражения бегут по венам-проводам и зажигают щеки сердитым румянцем.
Мама поджимает губы, явно недовольная тем, что я испортила ей веселье, а папа вежливо уточняет:
– А какие у тебя планы?
В его голосе нет упрека, он предельно нейтрален и любезен. И это бесит еще сильнее. Нечего вести себя со мной, словно с маленьким ребенком, которого нужно успокаивать! Я имею полное право злиться.
– Свои собственные! – рявкаю я.
За столом воцаряется тишина. Немая сцена, которую нарушает только тихая возня Ксю. Она запускает ладошку в тарелку с картофельным пюре и с довольным видом размазывает его по лицу.
Я делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Я не могу уехать. Я должна помочь Андрею, я должна… Меня осеняет. Я выпрямляю спину и, натянув на лицо улыбку, говорю:
– Это спектакль. Я участвую в школьном спектакле. С моими… моими друзьями.
Мама с папой переглядываются. Выглядит это так, будто они спорят телепатически.
– Первый раз слышу. Почему ты раньше не рассказывала ни о каком спектакле?
– Я рассказываю теперь. Это Тор, ну, Сергей Владимирович. Мы ставим «Онегина», и сегодня я как раз была на прослушивании. Премьера будет в начале декабря, но мы все время будем репетировать. Пропускать совсем нельзя. Еще шить костюмы, делать декорации. Мам, пожалуйста, я очень хочу участвовать!
С каждым моим словом мамино лицо все больше загорается энтузиазмом. Я знаю, в университете она тоже играла в театре. Спорим, сейчас ударится в воспоминания?
– Я в юности тоже мечтала стать актрисой, – начинает она. – Даже играла…
Она погружается в прошлое, а я выдыхаю и немного расслабляюсь. Мамин щебет действует на нервы, и я пропускаю его мимо ушей, механически пережевывая какую-то еду.
– Постойте, как же тогда с отпуском? Перенести? Ты сможешь взять другой отпуск? – спрашивает мама папу. Тот отрицательно качает головой. Кажется, он и вправду огорчен.
– О-о-о… Значит, мы никуда не едем? – Мамины плечи опускаются, да и вся она будто съеживается. Как воздушный шарик, который проткнули иголкой. Я набираю побольше воздуха в грудь:
– Знаете что, езжайте без меня.
– Не говори ерунды. – Мама пренебрежительно отмахивается от меня, как от мошки.
Я снова начинаю закипать:
– Мам, мне шестнадцать!
– Вот именно!
Мы свирепо буравим друг друга взглядами и потому не сразу понимаем, что говорит папа.
– А почему, собственно, нет?
Что-что? Кажется, такого поворота не ожидали ни я, ни она.
– По-моему, Саша много раз нам доказала, что она достаточно взрослая и самостоятельная. По сути, она давно живет отдельно, просто в одной квартире с нами, – шутит папа. – И что ей делать в отпуске с родителями и младенцем? Пусть лучше проведет время с друзьями.
Он выделяет последнее слово голосом, и я с трудом подавляю улыбку.
Мы оба знаем мамино слабое место – мечту о дочери, которая будет водить хороводы с другими мальчиками и девочками.
Мама с сомнением хмурит брови и слегка раскачивается на стуле, но ее оборона явно дает трещину. Папа приобнимает ее за плечи и что-то шепчет на ухо. Мама тихо смеется, а потом поворачивается и целует его в губы.
Счастье на фундаменте из лжи.
– Ладно уж, – бормочет она, потирая ухо. – Вечно вы заодно! Но, чтоб вы знали, я не уверена, что это такая уж хорошая идея!
Вот так – всего несколько папиных слов,
