годом совместной жизни, прекрасно понимая, что у них нет будущего. Странное дело, но по окончании университета парень почти не вспоминал своё увлечение и никому о нём не рассказывал кроме одного человека, но он не стыдился, а, будь поглупее, даже гордился бы им. Оно просто осталось в прошлом, отошло в небытие, без трагедии и пафоса, без злобы и сожаления, и только потому, что вполне могло быть, но со всей определённостью судьбы не стало счастьем всей жизни. У них и прощания не получилось, уж очень похожи молодые люди были друг на друга: в один прекрасный день они вместе приехали в аэропорт и улетели в разных направлениях, запечатлев напоследок на губах страстный поцелуй. Больше сказать нечего; то, что между ними происходило в последний год, можно с полным правом назвать счастливым браком, они с фатальной обречённость замкнулись друг на друге, и никто кроме них двоих им не был нужен. Аркадий за время своего романа хоть и побывал несколько раз дома, но мыслями находился с ней, его более не пугала и не удивляла та отчуждённость, которая возникла между ним и роднёй, он перестал её замечать и даже после окончательного возвращения ничего не делал, чтобы преодолеть это холодное чувство. Сидя в самолёте, молодой человек думал не о близких, не о встрече с ними, не о том, какими они стали на этот раз, не о родном городе, отчем доме и возвращении к корням, он думал лишь о себе, о своём будущем, строил планы, в которых никто кроме него не участвовал.
ГЛАВА 1
Старое и знакомое
– Девушка, можно стакан воды, а то в горле пересохло.
Стюардесса улыбнулась тому, что ей объясняют причину просьбы.
– Да, конечно. Вам газированной?
– Нет, спасибо, обычной воды.
– Может, что-то ещё? – с той же улыбкой спросила она.
– Пока всё, – безучастно ответил Аркадий.
«Надо бы постричься, совсем оброс, и ногти постричь, и вообще. О чём это я? Какое внизу всё маленькое. Забавно. Жаль, нельзя включить телефон, а то бы сфотографировал. Нужно будет по приезде набросать, пока держится в памяти. Интересно, а кто-нибудь уже писал такие пейзажи? Да, писал, много раз, и зовутся эти художники картографами. Нет, стоит не сразу, стоит чуть-чуть отдохнуть, привести мысли в порядок, может, на работу…»
– Пожалуйста, ваша вода.
– Спасибо.
«…устроиться, и… и похерить своё будущее. Сколько раз я думал об этом! Решение есть, а как его реализовать, ума не приложу. – Господи, сколько рек, даже неинтересно. – Ну, то, что я поступлю, само собой разумеется, а что дальше? Ещё три-четыре-пять лет – сколько там учатся? – и вот мне уже под 30 – не лучший возраст для начинающего художника. Хотя учиться надо всю жизнь, и работать тоже надо всю жизнь. А чего я наработал? – Так, пейзажики, портретики мелками, карандашиком. Но ведь получается! Но раз получается, зачем тогда учиться? И потом, мне необходимо поднабраться сил. Кажется, я повторяюсь. Как эта учёба меня утомила! Почему всё серьёзное в жизни так утомительно?! Ну да, набрался знаний, могу отличить постимпрессионизм от неомодернизма, а что дальше? Судить чужие работы? Впрочем, ладно, ёрничание перед самим собой тоже признак бездарности и плохого вкуса. Правда, интересно и… немного жаль, что цепочка выстроилась только под конец, иначе я бы учился с большим усердием. Но английский! Как же меня раздражает английский язык! Больше никогда в жизни не буду на нём разговаривать. И какой был смысл в том, чтобы учиться во Франции на варварском наречии?
А вот и решение! Попрошу отца нанять учителя, подучусь технике. Годик пройдусь с ним по этому делу, а там, глядишь, и не стыдно будет свои работы показывать людям. Но вообще-то я зарвался. Когда же я начну работать, себя содержать? Позорище. По сути, я до сих пор ничего не умею. Но почему меня это беспокоит? Гляжу я на своих сверстников, и вижу, что у них подобных мыслей нет и следа – только тёлки, тачки и много пафоса ни о чём. Спросишь, что он собирается делать после института, а в ответ – пахан куда-нибудь устроит. И, надо признать, не слабо устроит, и будет работать и зарабатывать, и женится, и заведёт детей, и станет у него всё как у людей, а у меня, получается, нет».
– Здравствуйте, молодой человек, – вдруг услышал Аркадий прямо у себя над ухом и вздрогнул от неожиданности, погружённый в свои наисерьёзнейшие размышления, еле-еле оторвав взгляд от иллюминатора. Перед ним стоял, слегка шатаясь, мужчина средних лет с прекрасно знакомой добрейшей физиономией, грубоватой и несколько слащавой, который, лукаво подмигнув ему карим глазом, загадочно улыбался тонкими-претонкими губами.
– Здравствуйте, Роман Эдуардович.
– Вот те на! А лет так пять, нет шесть, нет пять… Постой. Когда мы с твоим отцом возили трубы? Э нет, даже семь назад, был дядя Рома. Как время летит!
– Да, летит время, – пошутил Аркадий. – Если честно, я подумал, что вы меня забыли, когда проходил мимо вас на своё место.
– Отчего же не поздоровался?
– Вы что-то читали, не хотел беспокоить.
– Вижу Анину породу, тактичность до болезненной застенчивости. Был занят, каюсь, теперь вот освободился и принял чуть-чуть на грудь. Не желаешь присоединиться?
– Нет, спасибо. Думаю, сегодня меня это ждёт дома. Некрасиво выйдет, если я уже в самолёте…
– Простите, но в проходе стоять не рекомендуется для вашей же безопасности, – перебила стюардесса.
– Первый класс, и я не могу постоять в проходе?
– Для вашей же безопасности, – терпеливо повторила та.
– Л-ладно. А вот здесь я могу присесть?
– Да, здесь свободно. Вам принести ваши напитки?
– Будьте добры.
– Желаете чего-нибудь ещё?
– Пока нет, спасибо, – и она пошла дальше по проходу в хвост самолёта, а «дядя Рома», перекинувшись через подлокотник, грустно проводил её взглядом. Потом продолжил, обращаясь к Аркадию. – Возвращаешься с учёбы?
– Да.
– А много ещё осталось?
– Ничего не осталось, совсем возвращаюсь.
– Погоди, это ж сколько тебе лет? 24. А лицо ещё мальчишеское. Анина порода, Анина…
– Вы так хорошо знали мою мать?
– Познакомились за год до твоего рождения, сначала вёл дела с Геннадием, а потом сдружился с семьёй.
– Странное совпадение, что я вас встретил.
– А жизнь вообще штука не простая, – шутливо заметил Роман Эдуардович, потом с минутку помолчал, выпил. Видно было, как он собирается с мыслями, что Аркадию показалось весьма занимательным: посторонний взрослый человек, даже не друг, просто знакомый собирается что-то ему сказать, но не решается. – Нет, ты не думай, что я замолчал от глубины мысли, воспоминания нахлынули.
– Даже если нечто
