прикрытие, — кивнул Мирон.
— Просто знай это на всякий случай, — сказал полковник. — Когда встретишься с Карамазовым.
— А вы? — вдруг спросил Мирон, глядя на старца. — Почему вы не уехали домой, когда всё закончилось?
— Потому что «бывших» полковников не бывает, — пожал плечами тот. — Кто-то же должен за всем этим цирком приглядывать.
Мирон посмотрел на Хитокири.
— И ты нормально к этому относишься? — спросил он.
— Ото-сан — благородный человек. Он никогда не сделает того, что навредило бы Японии. Или России.
— Так и живём… — невпопад вздохнул полковник. И добавил, будто переключившись: — А теперь поговорим о Платоне.
— О Платоне? — удивился Мирон.
— Карамазову наверняка нужен он. Точнее, его открытие. Новая технология. Такеши стар — старше меня; Думаешь, он не ухватится за идею переселить своё сознание в Плюс? Стать вечным?
— И вечно дергать за ниточки мир, и людей, его населяющих… — Мирон содрогнулся. — Но я ничего об этом не знаю. Платон никогда не делился своими замыслами. Он вообще держал всё в голове. Так что, даже если они будут меня пытать…
— Зачем пытать? — пожал плечами полковник. — Они могут просто выйти с ним на связь и пригрозить, что убьют тебя. Например.
— Вряд ли это подействует, — засмеялся Мирон. — Вы же сами говорили: мы — поколение, которое не боится смерти. То, как легко Платон сам перешагнул этот порог… Думаю, он в неё не верит. В смерть.
Перед глазами вновь мелькнули огромные, глубокие, как туннель в пустоту, глаза Мелеты. Перед тем, как она выпрыгнула из окна, сжимая в объятиях клона Хидео.
— В любом случае, Такеши придумает, как обойти нежелание твоего брата сотрудничать, — сказал полковник.
— Да как вы не понимаете? Платон — больше не мой брат. Он вообще больше не человек! И раньше-то человеческие реакции и чувства его только обескураживали. Сейчас — если он вообще успел перебраться в Плюс — они его вообще не волнуют. Для него больше не осталось таких понятий, как любовь, дружба… Страх. Я вообще не знаю, как теперь с ним общаться.
Мирон так разволновался, что почувствовал, как дрожит голос. Постарался успокоиться. Он действительно не успел подумать, что именно грядёт человечеству в виде его интеллектуального, но практически лишенного сострадания братца… Где-то под сердцем вдруг сделалось холодно и пусто.
Что он выпустил в Сеть своими руками?
Да нет. Он просто устал. Нервы на пределе. Слишком много кортизола… Он вспомнил, как еще пару недель назад весьма успешно справлялся с таким состоянием с помощью чудесных восьмиугольников дексамина. Да, сейчас бы не помешало закинуться одним… А лучше — парочкой.
Не может Платон стать доктором Зло. Он — не такой. Да и хлопотно это: управлять целым человечеством…
— Зачем он это сделал? — вдруг спросил Хитокири, выдергивая Мирона из пучины самокопания.
— Что?
— Зачем он оставил своё тело?
Мирон немного помолчал. Платон, когда он сам задал это вопрос, не ответил. Отбрехался байкой о призраках. Сейчас, в этой домашней обстановке, призраки, населившие Плюс, казались именно вымыслом. Детской страшилкой.
— Помнишь Сонгоку? — спросил он.
— Это твари, о которых всё время талдычит Китано? — спросил полковник. — Знатные зверюги.
— Так вы о них знаете? — удивился Мирон.
— Китано как-то показал одну.
— Каким образом?
— Соорудили у меня в подвале клетку Фарадея и заманили небольшого тварёнка. Приманили на… не важно.
Полковник вдруг дернул рукой, схватил стопку и сдавил её так, что побелели пальцы. Только сейчас Мирон заметил, что правый глаз его чуть заметно подёргивается, а уголок рта опустился к подбородку.
Хитокири тут же поднялся, зашел за кресло полковника сзади и опустил руки тому на затылок. Надавил пальцами какие-то точки, отпустил, надавил в другом месте…
Лицо старца расслабилось. Рука выпустила стеклянную стопку и та, завалившись на бок, покатилась по столу…
— Спасибо, сынок, — подняв руку, полковник похлопал японца по руке. — Достаточно.
— Временами Ото-сан испытывает невероятную боль, — тихо сказал Хитокири.
— Пустяки, всего лишь фантомные боли, — отмахнулся полковник.
— Он не хочет принимать лекарства…
— Невозможно вылечить то, чего нет, — видимо, это был давнишний неразрешимый спор. — А от твоих «лекарств» — старик сделал кавычки в воздухе — Мутится в голове и всё время хочется спать.
— Только без них вы вообще не спите, — попенял японец.
— Много ли старику надо… — пробурчал полковник. Выражение глаз у него в этот момент было, как у мальчишки, попавшего мячом в окно, но нипочём не желающего сознаваться. — Давай-ка лучше о сонгоку.
— Я называю их призраками, — сказал Мирон. — Платон утверждает, что они населили Сеть, охотясь там на людские эмоции. Он боится, что люди перестанут посещать Плюс и спать в Нирване, и тогда…
— Экономика рухнет, — кивнул полковник.
— Но он так же верит, что может защитить людей от Призраков, сам став… — Мирон пожал плечами. — По-сути, став одним из них.
— И ты думаешь, у него получится?
— Не знаю. Нет, честно… — он вспомнил о призраке, сплошь из осколков зеркал. А если их будет много? Десятки, сотни? Кроме того, эти существа появляются и с Минусе, — он покосился на полковника и поправился: — То есть, в реальном мире. Во всяком случае, я видел одного. В туннелях под Москвой. А потом на вокзале… Но там на мне были Плюсы, так что… — он махнул рукой, не находя слов. — Дело в том, что Платон считает их заведомо агрессивными и смертельно опасными для людей.
— А ты? — проницательно спросил полковник.
— А я… Один из них мне реально помог. Мне, а значит — и Платону. Если б не он, конструкт давно был бы у Технозон.
— Но Сонгоку напал на тебя, — возразил Хитокири. — Напал, и убил твоего помощника — того, что сидел в Плюсах.
— Похоже на то, — кивнул Мирон.
— Ясно одно: мы слишком мало знаем об этих сущностях, — сказал полковник. — Китано их изучает, твой брат хочет уничтожить…
— Думаю, Карамазов тоже что-то о них знает, — неожиданно сказал Мирон. — Догадка мелькала на краю сознания довольно давно, но только теперь оформилась в четкую мысль.
— Давайте спать, — вдруг объявил полковник. — Утро вечера мудренее. А завтра и подумаем на свежую голову…
Только сейчас Мирон заметил, что за окном глубокая ночь. Окно за кружевной занавеской было пустым и чёрным, как зрачок слепца.
Ему выделили небольшую комнатку, с яркими цветными половиками на отмытых до блеска досках и металлической кроватью, с панцирной сеткой и шишечками.
Не спалось. Перина — так назывался матрас, набитый перьями — неприятно колола спину и не давала дышать, от подушки пахло непривычными травами и почему-то ладаном… Он всё думал: как встретиться с Карамазовым? Такого человека — куромаку, как назвал его Усикава, — не встретишь в баре, ему не пошлёшь е-мейл, не поймаешь в Плюсе…
Лучший способ ускорить события — это нарушить правила, — решил Мирон.
Одевшись — натянув джинсы, рубашку, пропоротую дротиком куртку, зашнуровав кроссовки — он вышел на крыльцо. Посмотрел в белёсое, похожее экран, заполненный «белым шумом», небо. Затем сделал шаг.
В тот же миг шею больно укололо, в глазах потемнело, и он глухо рухнул на землю.
Глава 11
2.11
Во что веришь ты?
Очнулся от боли. Пальцы на руках болели так, будто по ним прошлись молотком. Затылок казался мягким, а язык превратился в ссохшийся кусок поролона.
Глаза почему-то не открывались, а когда он попытался протереть их — ничего не вышло. Руки были связаны за спиной.
Он замычал, попытался встряхнуться — и задохнулся: на лицо, на голову, обрушился поток холодной воды.
Помотав головой, Мирон отфыркался и наконец-то смог открыть глаза. Сфокусировал взгляд… Слова, адресованные Карамазову, застряли в горле.
Красный мотоциклист, вспомнил он. А затем дополнил воспоминание узнаванием: Амели Карамазова. В последний раз он видел её без сознания, на дороге. Капля крови вытекала из тонкой ноздри, на скуле — ссадина.
Ни ссадины, ни крови сейчас, конечно же, не было. Только чёрные, подстриженные ступеньками волосы, бледная кожа и свирепый пронзительный взгляд.
Дав рассмотреть себя как следует, девушка протянула руку и наотмашь ударила его по лицу. Голова мотнулась, из глаз посыпались искры. Во рту возник стойкий вкус крови — от удара щека порезалась о зубы.
Но, как ни странно, пощечина помогла окончательно прийти в себя.
В пустом, но одновременно производящем впечатление захламлённости помещении, были только они. Мирон сидел на стуле, девушка стояла, сложив руки на груди и постукивая носком высокого, по бедро, сапога, по бетонному полу.
Мирон
