нейтрализации словацкого карательного полка. Положение было критическим — против полка стоял всего лишь один партизанский батальон, в котором было только триста человек.
Думали над тем, как установить связь с командиром вражеского полка. Окончательного решения не находили. Тогда Ковпак сказал: «Эту психологическую диверсию надо провести с умом. Попробуем уговорить командира словацкого полка сдать полк нам. Если же он не пойдет на это, постараемся уговорить его заключить с нами тайное от немцев перемирие. И если все будет благополучно, мои батальоны вырвутся из междуречья, уйдем в районы Пинских болот или наведем на Припяти переправу и тогда прорвемся в леса Правобережной Украины».
Конечно, план Ковпака граничил с безумством. Но Ковпаку давала надежду одна примечательная деталь в поведении противника — нет-нет да и перейдут на сторону партизан один-два словацких солдата. Через них, перебежчиков, удавалось выяснить благожелательные настроения словацких солдат и офицеров к советскому народу, ведущему смертельную схватку с фашизмом.
Когда решение было принято, Ковпак начал искать человека, который бы установил связь с командиром вражеского полка и повел с ним переговоры.
Сидор Артемьевич, конечно, понимал: он посылает человека на вероятный расстрел или виселицу. Когда Ковпак назначил парламентером Александру Карповну Демидчик, она попросила полчаса на обдумывание. Через полчаса Карповна пришла.
— Обстановка, Сидор Артемьевич, Демьян Сергеевич, Семен Васильевич, сложилась такая, что надо пойти к командиру вражеского полка. Такой риск неизбежен. А раз так, можете положиться на меня полностью. Если расстреляют или повесят, то прошу передать дочке, что мама ее была настоящей патриоткой, коммунисткой и долг свой перед Родиной выполнила до конца.
Карповну одели по-модному, и она ушла…
В Наровле, почти тридцать лет спустя, я попросил Александру Карповну заново рассказать о том, как это все было.
— Мне нужно было незаметно проскользнуть в местечко Хойники, где находился штаб охранного полка, — вспоминала она. — Письмо Ковпака, написанное на лоскуте от парашюта и зашитое в поясе юбки, я должна была вручить командиру полка. У меня были добротные документы, приготовленные нашей разведкой, и адрес явочной квартиры.
Добралась я до Хойников благополучно. Переночевала на явочной квартире. Утром хозяйка квартиры показала мне дом в парке, в котором находился штаб полка. Я направилась к этому дому. На крыльце дома стояли жандармы, потом из дверей вышла группа офицеров. Они с любопытством рассматривали меня. Я подошла к ним и не смущаясь сказала:
— Мне нужно видеть господина командира полка подполковника Иозефа Гусара.
— Подполковника нет, — ответил один из офицеров и встал между мной и командиром полка.
— Как нет? А вот он стоит, — сказала я, улыбнулась офицерам и кивнула на командира полка. Он вышел из-за спины офицера.
— Что вы хотите?
— Господин подполковник, мне нужно поговорить с вами по личному делу, — сказала я.
И вот в его кабинете состоялся наш разговор:
— Что вы хотите? — спросил он меня снова.
Я ответила, что пришла как представитель Красной Армии. А он пристально посмотрел на меня и говорит:
— Насколько мне известно, Красная Армия не подошла еще к Днепру.
— Красной Армии, действующей в тылу немецких войск.
— Что вы хотите?
— Мой генерал Ковпак призывает вас, чтобы вы начали действовать, как действуют все настоящие патриоты Чехословакии, как действует полковник Людвик Свобода.
Он так взглянул на меня, что сердце мое сжалось.
— А знаете ли вы, что я через пять минут расстреляю вас?
Страх во мне вдруг куда-то пропал, и я спокойно ответила:
— Знаю.
— Если вы знаете, что я вас расстреляю, зачем же вы пришли? Вас же ждет неминуемая смерть.
— Не грозите, не надо, — ответила я. — О смерти, если хотите, поговорим в конце нашего разговора. У вас найдется время расстрелять меня или повесить. Я принесла вам письмо от генерала Ковпака.
— Письмо от генерала Ковпака? — переспросил он. — Да… Тогда я понимаю ваше хладнокровие… Давайте письмо.
Я быстро выдернула из пояса юбки кусочек парашюта, на котором было написано письмо Ковпака, и подала ему. Подполковник повертел тряпку в руках, удивленно ее рассматривая.
— Я могу вас все-таки расстрелять, — повторил он угрозу с прежней твердостью.
— Я пришла к вам потому, что это очень важно для советских партизан.
Гусар приказал мне читать письмо. Он понимал по-русски.
Я прочла письмо Ковпака. Гусар молча ходил по кабинету, а потом повернулся ко мне и говорит:
— Нет, я не отдам вас в руки немцев. Никогда… на парламентерские переговоры с генералом Ковпаком я не пойду. На сторону Красной Армии, действующей в тылу немецких войск, перейти с полком не могу. Я не имею никакого права поставить под угрозу уничтожения шесть тысяч семей наших офицеров и солдат.
«Ого, полк располагает шеститысячным составом», — мелькнуло у меня в голове.
Тогда я сказала Гусару, что Людвик Свобода воюет вместе с Красной Армией. В ответ подполковник покачал головой и сказал, что Людвику Свободе было легче, чем ему. Он же с полком находится в тылу немецких войск, а за переход словаков на сторону советских партизан немцы мстят. Есть специальный приказ, по которому такие словаки-перебежчики расстреливаются, имущество их конфискуется, а дома сжигаются. Потом Гусар подошел ко мне и негромко сказал:
— Если начнется массовый переход солдат моего полка на сторону генерала Ковпака, немцы немедленно уберут полк, и тогда на занимаемые нами рубежи придут эсэсовские части. Вам тогда будет совсем плохо. В этом районе происходит большая концентрация немецких войск. Они подтягивают сюда моторизованную пехоту, артиллерию и танки. Знает ли об этом генерал Ковпак?
Я утвердительно кивнула. У себя мы ломали головы, пытаясь разобраться в обстановке. В последнее время мы натыкались на новые и новые подразделения вражеских войск. Сказанное Гусаром для нас было неоценимо.
Подполковник прошел к окну, посмотрел в парк и вернулся ко мне.
— Немцы, — заговорил он вполголоса, — разрабатывают операцию «мокрый мешок», намечено полное уничтожение войск генерала Ковпака. Передайте генералу Ковпаку, что я рекомендую ему немедленно, слышите, немедленно начать переброску своих войск на правый берег Припяти. В этом спасение его людей. Немецкие части концентрируются… — и он начал называть знакомые мне деревни, местечки. — Иначе немцы сбросят вас в Днепр и Припять и утопят.
Как нуждались в этих сведениях раскиданные по междуречью наши батальоны!
— И это все? — спросила я.
Он долго смотрел на меня, а потом посмотрел на дверь.
— Уходите, — сказал он тоном приказа. — Я вас не задержу и не выдам. — Он оглядел меня и улыбнулся. — Зачем вы так хорошо оделись? — спросил он. Я сказала, что когда человек родится, его одевают в новую рубашку. В могилу человек должен сойти тоже в новом платье.
