так шеф, и потянулся за никелированным кофейником.
Жорж подошел к окну и, сунув руки в карманы, стал покачиваться с пяток на носки, словно ехал в троллейбусе.
– Паша всегда любил внешние эффекты и роскошь. Смазливые бабы, крутые тачки, шубки, золотишко… Это его и подводит, – последнее, что успел сказать Жорж.
С широким замахом, снизу-вверх, словно теннисной ракеткой отбивал мячик, я двинул его кофейником по затылку. Кофе, словно деготь, выплеснулось в окно и потекло черными вязкими струями. Крышка отлетела и со звоном закатилась под стол. Жорж, повернувшись ко мне вполоборота, вперил в меня стекленеющие глаза и медленно осел на пол.
Я схватил его за ворот пиджака и волоком потащил в коридор. По лакированному паркету туша скользила легко, и я смог побежать, не выпуская своей ноши, как в детстве тащил за собой большие дедовы сани с гурьбой девчонок на них.
Распахнув дверь ближайшей комнаты, я затащил Жоржа внутрь. Подойдя к будуарному столику с зеркалом, я сдвинул в сторону многочисленные предметы косметики и сорвал скатерть. Скрутив ее жгутом, связал своему пленнику за спиной руки.
Теперь меня расстреляют, подумал я, любуясь своей работой.
Когда я вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, то вспомнил, что именно отсюда вышла Вика в тот момент, когда мы впервые с ней встретились. Наверное, это уютное гнездышко с будуаром Жорж держал лично для нее.
Я вернулся в столовую, чувствуя необъяснимое спокойствие, словно приговоренный к смерти, у которого не осталось ни одного шанса на спасение, прошелся вдоль стола, взял с тарелки кусочек карбоната и, скрутив его в трубочку, с удовольствием отправил в рот.
13
Первой в столовую зашла Вика. Она была одета не по-сезону, в легкий цветастый сарафан солнечного цвета, который особенно четко оттенял ее стройные ножки в темных колготках. Розовощекая с мороза, она чисто машинально отвесила мне едва заметный кивок, и лишь спустя мгновение, узнала меня.
Я в это время сидел в кресле у холодного камина и потягивал сильно разбавленный тоником "бифитор", внимательно наблюдая за выражением ее глаз.
Сначала в них отразилось недоумение. Он словно никак не могла поверить, что здесь, в столовой Жоржа, сидит тот самый человек, с которым она разговаривала вчера вечером у подъезда своего дома. Затем она растерянно произнесла "Здравствуйте" и сделала несколько нерешительных шагов к столу.
Салютуя, я вскинул руку с бокалом вверх.
– Привет! Присаживайся, сейчас будем завтракать.
– Это вы? – медленно произнесла Вика, и по ее губам прошла блуждающая улыбка.
Я, вспомнив про этикет, поднялся с кресла и шагнул к ней навстречу. Виктория, словно испугавшись того, что я сейчас кинусь ее целовать, отшатнулась от меня и, невольно ухватившись за край стола, быстро прошептала:
– Я не одна! Я с Павлом Григорьевичем! Вы понимаете, что он сейчас войдет сюда?
Теперь ее лицо не отражало ничего, кроме страха. Такая реакция женщины меня озадачила. Неужели она в самом деле решила, что я способен проявить вольности, которые могли скомпрометировать ее перед мужем?
Я сделал руками широкий жест, который мог означать все, что угодно, в том числе и гостеприимство. Ты все еще думаешь, что я работаю у твоего мужа, мысленно сказал я ей, глядя в ее прекрасные глаза. Придется тебе вместе с Тарасовым пережить несколько неприятных мгновений.
Вернувшись в кресло, я вновь занялся "бифитором". Вика опустилась на стул там же, где стояла. Мне казалось, что она очень напряжена, что хочет сказать мне нечто важное, но боится, что сейчас в столовую войдет Тарасов.
Так оно и получилось. Белая дверь бесшумно распахнулась, и на пороге выросла фигура моего "хозяина". Он стоял как раз напротив меня, и первое, что увидел – мои глаза поверх бокала с джином.
Стоило попасться между двух жернов, чтобы хотя бы раз в жизни увидеть столь сильно вытянутую от изумления физиономию. Тарасов был в шоке. Несколько секунд он не мог произнести ни слова.
– Не стой на входе, Паша, – сказал я ему. – Сквозняк. Присаживайся к столу!
Вика потянулась за графином с вином и нечаянно опрокинула на стол бокал. Тарасов на мгновение оторвал от меня взгляд, стрельнул глазами в сторону жены, и его рука медленно поползла за обшлаг пиджака.
– Не делай глупостей, – посоветовал я ему. – Овсянка стынет.
– Вацура? Что это значит? – произнес Тарасов, стараясь придать голосу угрожающий тон. – Почему ты здесь?
Я пожал плечами, словно хотел сказать: а где же мне еще находиться, встал с кресла, подошел к столу, зачерпнул серебряным половником в фарфоровой посудине и вывалил на свободную тарелку комок остывшей каши.
– Прошу!
Тарасов стоял за спиной жены, словно защищал свое тело на всякий случай.
– Где Жорж? – спросил он.
– Наверное, у себя, – ответил я, старательно сервируя место для Тарасова. – Он решил не мешать нам.
Вика часто отпивала из бокала, искоса поглядывая на мои руки, танцующие над столом то с вилкой, то с ножом.
– В каком смысле – не мешать? – все еще пытаясь казаться грозным и сердитым, спросил Тарасов, на полшага подходя к столу.
В этот момент дверь приоткрылась и на пороге появился вьетнамец.
– Пошел вон, – попросил я его, на что слуга отреагировал мгновенно.
Тарасов продолжал вопросительно пялиться на меня, дожидаясь ответа. Я налил в его бокал минеральной воды, хотя не был уверен, что ему сегодня придется вести машину. Перед каждым ответом я тянул время. Импровизировать было неимоверно трудно. Отвечая, мне приходилось просчитывать ходы на несколько шагов вперед. Сама ситуация подсказывала мне легенду, которую я должен был сходу сочинить. Причем легенда эта должна была быть максимально правдоподобной.
– Мне казалось, что ты обо всем догадался уже вчера, – сказал я, отодвигая стул. – Может быть, ты просто прикидываешься дурачком?
Тут Тарасов дал волю своим чувствам, и эти чувства, кажется, были самыми искренними среди тех, которые наполняли столовую.
– Какого черта?! – взревел он, откидывая стул в сторону. – Это не я прикидываюсь, а ты и Жорж держите меня за дурачка! Куча намеков и недосказок! Я привык разговаривать прямым текстом! Ты уже пять минут ведешь со мной какой-то ублюдочный разговор, словно чистоплюй, увязший по горло в говне!
Вика медленно поднялась со стола, отставила бокал с вином и, не глядя на нас, произнесла:
– Пожалуйста, поругайтесь без меня!
Она прошла к двери с таким гордым видом, что мы с Тарасовым молча уставились на нее, а затем еще несколько мгновений смотрели на дверь, закрывшуюся за ней.
– Ничего не понимаю, – наконец произнес он упавшим голосом, опустился на стул, который я ему
