только когда мы перебежали дорогу. Остальные наши прилично так отстали. — Все! Прости еще раз. Бабуля глухая, нужно кричать, чтобы она услышала. А у тетки… Ну, ты видел. Так что когда вырываюсь, всегда стараюсь отойти максимально далеко.
Она улыбнулась. Уже вполне по-человечески так. Уф, у меня даже отлегло! Все-таки с наглухо шизанутыми людьми иметь дело сложнее, чем просто с теми, кто с небольшими закидонами. А Наташа все-таки из вторых, а не из первых.
— Да ладно, ты спрашивай, не стесняйся! — она заговорщически подмигнула. — Я же вижу, что тебя распирает. Как и других-прочих, когда они со мной общаются.
— Так, первое и самое главное! — моментально принял приглашение я. — Что за фигня была во время телефонного разговора? Зачем ты просила меня три раза повторить? Чтобы тетя и бабушка могли послушать?
— Не угадал, — фыркнула Наташа. — Я тренировалась трактовать расклады.
— Что, прости? — недоуменно нахмурился я.
— А, ты не знаешь! — Наташа снова широко улыбнулась. Ее улыбка была какой угодно, только не обаятельной. Чем больше я на нее смотрел, тем больше восхищался. Эта девушка явно понимает, что природа наградила ее совершенно дикой внешностью. Но явно по этому поводу не комплексует, а использует на полную катушку. Одевается так, чтобы выглядеть еще более худой, чем она есть. Носит сапоги на платформе, чтобы казаться еще выше. И улыбается… Восторг просто, а не типаж!
— Существуют такие специальные карты — Таро, — рассказывала она, активно размахивая руками. — Там тоже есть масти, но только не черви-пики и все такое, а жезлы, кубки, пентакли…
Про Таро я знал, ясен пень. А кто про них в двадцать первом веке не знает? Некоторые конторы даже должность штатного таролога учреждают… Но в девяносто первом они еще не были особо распространены.
— В общем, когда ты позвонил, — продолжила объяснение Наташа. — Я как раз сделала расклад. И по нему выходило, что прямо сейчас должно произойти очень важное событие, от которого будет зависеть моя дальнейшая жизнь. Только было как-то непонятно, как именно все поменяется. А в книжке сказано, что чтобы уточнить подробности, нужно вытащить еще карту. Я вытащила. Но там выпало колесо фортуны. Так что я попросила еще раз повторить, чтобы как-то понять… Ой, я только сейчас поняла, как странно это звучало, наверное, — она хихикнула. — Но я так увлеклась, что не думала об этом.
В этот момент нас нагнали Ева, Бельфегор и Лариса. Я забрал у Бельфегора его чемодан, и оставшуюся дорогу до овощехранилища мы прошли уже в нормальном темпе, безо всяких рывков и ускорений.
О себе и своей семье Наташа говорила охотно, безо всяких стеснений и ужимок. И вообще в общении изо всех сил старалась произвести впечатление «своего парня». По ней было заметно, что она волнуется, что очень хочет, чтобы все получилось, даже заметил пару раз, как она скрещивает пальцы. Впрочем, это могло означать все, что угодно, вплоть до того, что про себя она все наврала.
Итак, пока мы включали свет, стаскивали с себя верхнюю одежду, и Бельфегор настраивал аппаратуру, Наташа успела про себя рассказать, следующее.
Ее мать-кукушка укатила куда-то на Дальний Восток устраивать свою личную жизнь. А до этого она то же самое делала в паре других мест, изредка понаезжая в Новокиневск. Дочку свою она оставила в обществе своей сестры и матери. Сестра — старая дева, в свои сорок никогда замужем не была, все еще убеждена, что ее принц где-то бродит и вот-вот за ней примчится. Бабушка обеих дочерей родила без замужества, мать и сестра, вроде как, от одного и того же деда, но в глаза его никто из них никогда не видел. Сама же Наташа любила фантазировать, что он капитан дальнего плаванья или полярник. И в школе даже часто выдумывала, что он ей присылает письма о своих приключениях, которые сама же себе и писала.
Бабушка Наташи — женщина принципиально неграмотная, и очень этим гордится. Бесит всех бюрократических работников тем, что ставит вместо росписи крестик. Тетка от нее недалеко ушла, школу как-то с грехом пополам закончила и теперь работает уборщицей в поликлинике. А вот Наташа с первого класса была девочкой целеустремленной. Сама пришла в музыкалку, чтобы учиться играть. Потом сама же пришла в художку. Обе школы закончила, музыкалку даже в двух классах — флейты и аккордеона. И еще немного фоно. Самостоятельно учит немецкий и французский, и в позапрошлом году поступила в институт культуры на библиотечный факультет.
— Читать очень люблю! — призналась она. — Очень! Хотя не уверена, что хочу быть библиотекарем… Вообще-то я хотела быть актрисой, но это надо было ехать поступать в Москву или Ленинград, а на кого же я брошу наше женское царство?
Мужчин в доме Наташи боялись и считали вселенским злищем. И когда Наташа превратилась из некрасивого тощего ребенка в некрасивого тощего подростка принялись при любом удобном случае читать нотации о коварстве и порочности мужиков. Возможно, библиотечный факультет она выбрала, чтобы бабушку и тетю не нервировать — у них на весь курс нет ни одного парня.
— Раз-раз-раз! — сказал в микрофон Бельфегор. — Я все настроил, можете уже приступать.
Мы с Наташей встали с низенькой скамейки и забрались на сцену. Я молча оглядел помещение, крутя в руках микрофон. Бывшее овощехранилище, ясен пень, не превратилось волшебным образом в ночной клуб в стиле «гранж» или «лофт», даже затхлые запахи еще, кажется, не все выветрились. Но вид уже приобрело такой, что мой внутренний эстет был доволен. Именно в таком месте я легко мог представить себе концерт панков, немелодично орущих в микрофоны под какофонию расстроенных инструментов.
Да, пожалуй, это оно самое…
— Ау? — помахала рукой Ева. — Вы как там, будете начинать?
— Здрасте, товарищи рокеры! — рявкнул я в микрофон. — К борьбе за дело панков и металлистов будьте готовы!
Поливокс под пальцами Бельфегора издал пару скрежещущих звуков, а потом зазвучали первые ноты гимна Советского Союза.
— Ты что, серьезно хочешь так начать? — Наташа посмотрела на меня круглыми глазами. — Может тогда еще и пионерские галстуки наденем? И я еще могу косынку повязать красную и орать!
Наташа открыла рот и издала громкий вопль. Хорошо, что не в микрофон, а то у меня
