Когда пришедшие отпирали камеру «4Е», Эдмунд отодвинулся подальше и еще раз предупредил их об опасности, но охранники тем не менее открыли ящик.
Стоило им бросить взгляд на хранящиеся там бренные останки, и смех застыл у них на губах.
17
Росс-Айлендский мост
Портленд, штат Орегон
Четверг, 7:18
Мост вытягивался над рекой и исчезал в утреннем тумане. Его сводчатые кружевные фермы уходили в серую мглу, словно бесконечный туннель.
Для Джереми Дормана это был лишь путь через Уилламет-ривер, отрезок долгой дороги, уводящей прочь из города в лес — туда, где он рассчитывал отыскать Патрицию и Джоди Кеннесси.
Пошатываясь, Джереми сделал шаг, потом еще один. Он не чувствовал своих ступней, которые представлялись ему чем-то вроде мясистых наростов на концах его ног; они и сами по себе казались резиновыми, как будто тело Дормана видоизменилось, отрастив на самых неожиданных местах дополнительные конечности.
Добравшись до верхней точки арки моста, он почувствовал себя так, словно его подвесили в воздухе, хотя темная пелена тумана не давала разглядеть реку, катившую свои воды далеко внизу. Огни города, небоскребов и уличных фонарей казались отсюда призрачными искорками света.
Дорман продолжал плестись вперед, сосредоточив свое внимание на точке, где мост уходил в туман. Его цель была проста — перебраться по мосту на другой берег. Шаг за шагом. А как только Дорман выполнит эту задачу, он поставит себе другую, потом еще одну — и так далее, пока не выберется из Портленда.
Ему казалось, что поросшие лесом прибрежные горы и драгоценный пес находятся на неописуемо далеком расстоянии отсюда.
Утренний воздух был влажный и холодный, но Дорман его не чувствовал, не замечал даже своей промокшей насквозь липкой одежды. Он весь покрылся гусиной кожей, но это не имело ни малейшего отношения к температуре и было лишь еще одним проявлением свирепой болезни, охватившей организм Дормана до последней клетки. Как ученый он должен был отнестись к своему нынешнему состоянию с интересом, но как жертва недуга считал его ужасающим.
Дорман с усилием сглотнул. Ему казалось, что горло забито липкой слизью, сочившейся изо всех пор. Когда Дорман стискивал зубы, они свободно шатались в деснах. Поле зрения окружало черное кольцо слепоты.
Дорман двигался вперед. У него не было иного выбора.
По настилу моста прогрохотал тяжелый пикап. В ушах Дормана зазвенело эхо ревущего двигателя и скрипа шин. Он смотрел вслед красным габаритным огням, исчезавшим во мгле.
Внезапно желудок Дормана сжался в комок, а позвоночник изогнулся, словно рассерженная змея. Он испугался, что его организм вот-вот развалится на части, превратившись в лужицу распавшейся плоти и судорожно подрагивающих мышц, в желатинообразную массу, которая медленно потечет по решетчатой пешеходной дорожке моста.
Дорман издал яростный нечеловеческий вопль, расколовший утреннее безмолвие.
Вытянув слизистую, словно покрытую воском руку, он уцепился за поручень, пытаясь удержать равновесие и заставить тело прекратить биться в конвульсиях. Он опять потерял власть над собой.
Ему становилось все труднее справляться с собственным организмом. Биологические системы отказывались подчиняться разуму и начинали жить собственной жизнью. Дорман ухватился за поручень обеими руками и стискивал его до тех пор, пока ему не показалось, что металл вот-вот согнется.
Должно быть, сейчас он был похож на самоубийцу, который перегнулся через ограждение моста, вглядываясь в туманную дымку и шелестящую внизу воду, но Дорман и не думал сводить счеты с жизнью. Все, что он делал, было подчинено одной цели — сохранить себя любой ценой.
Дорман не мог обратиться в клинику — на свете не существовало врачей, способных исцелить его недуг. И если бы ему пришлось называть себя, он мог бы привлечь к своей персоне нежелательное внимание. Он не смел рисковать. Он должен был собраться с силами и терпеть.
В конце концов спазм прошел, и Дорман, чувствуя слабость и дрожь, вновь отправился в путь. На сей раз ему удалось совладать с телом, сохранить над ним власть. Теперь Дорману предстояло сосредоточиться и освежить в памяти свою цель.
Он должен найти эту проклятую собаку.
Дорман сунул пальцы в нагрудный кармашек рваной куртки и достал оттуда мятую закопченную фотографию, вынутую из разбитой рамки, что лежала в столе Дэвида Кеннесси. Со снимка ему улыбались юное прекрасное лицо Патриции с тонкими чертами, обрамленное светлыми рыжеватыми волосами, и худощавый растрепанный Джоди, всем своим видом показывая, как они счастливы, — это были добрые времена, когда Джоди еще не болел лейкемией, а у Дэвида не было безрассудного, отчаянного стимула к продолжению исследований.
Дорман сузил глаза, накрепко впечатывая изображение в собственную память.
Он был близким другом Кеннесси, он заменял Джоди дядю и был, по сути дела, членом семьи, куда более родным, нежели капризный и грубый Дарин. Хорошо зная Патридию, Дорман имел вполне отчетливое представление о том, где она могла скрываться. Вероятно, Патриция считает, что она в безопасности, ведь Дарин так любил хранить свои тайны.
Внутренний карман куртки Дормана, словно свинцовый кистень, оттягивал тяжелый револьвер, взятый у погибшего охранника.
Добравшись в конце концов до противоположного конца Россайлендского моста, Дорман свернул на запад. Где-то вдали маячили покрытые туманом лесистые прибрежные горы.
Дорман рассчитывал найти Кеннесси и увести с собой пса, не попавшись на глаза Патриции и Джоди. Ему претила сама мысль об убийстве — черт возьми, парень и так уже стоял одной ногой в могиле, лейкемия превратила его в настоящий скелет, — но если придется, Дорман застрелит их, и собаку тоже. Сейчас, когда речь шла о жизни и смерти, его отношение к семейству Кеннесси не имело никакого значения.
Его руки и без того были по локоть в крови.
Он еще раз проклял Дэвида и его наивность. Дарин оказался умнее и смылся, забравшись в пещеру и завалив вход камнями. Дэвид же, вспыльчивый и неосторожный, охваченный стремлением помочь Джоди, в своей слепоте никак не желал понять, кто и зачем финансирует его работу. Неужели он действительно думал, что в лабораторию «ДайМар» вкладывают миллионы только для того, чтобы Дэвид Кеннесси мог пораскинуть мозгами и отыскать морально оправданный способ применения своего открытия?
Дэвид забрел на минное поле политики, дав ход всем тем событиям, которые привели к столь ужасающим результатам, в том числе поставив Джереми Дормана перед необходимостью сделать первый шаг для собственного спасения.
Шаг, который закончился неудачей. Хотя прототип и сохранил на первых порах его жизнь, тело Дормана постепенно превращалось в биологический кисель, и теперь он ничего не мог с этим поделать.
Во всяком случае, до тех пор, пока не отыщет собаку.
