Обычный страх и неуверенность, которые охватывали меня всякий раз, когда я была в его присутствии, теперь отсутствовали. Я чувствовала себя обнаженной до нитки перед этим парнем, а он все еще был здесь, все еще смотрел на меня теми же глазами, все еще хотел от меня большего. — Сейчас она получает поддержку, и полиция и Социальные службы, очевидно, уверены в ее способности стать нашим родителем — вот почему они работают с ней. Они предоставляют ей все виды услуг и консультаций.
— Но ты не хочешь? — спросил Джонни. — Ты думаешь, она не сможет?
— Я знаю, что она никогда бы не причинила нам вреда, — прошептала я. — По крайней мере, не нарочно. Она не жестокая, Джонни, она не жестокая. Она просто слабая. Даррен продолжает говорить, что нам нужно набраться терпения и дать ей шанс, но я просто… Я не могу на это надеяться. — Схватив его за предплечье обеими руками, я сжала его. — Потому что я видела все это раньше. Она примет его обратно — я знаю, что примет — и что тогда? Что произойдет потом, а? — Тряся головой, я яростно боролась со своими эмоциями, смаргивая предательские слезы. — Ничего. Ничего не произойдет, как всегда, и я просто устала от всего этого, Джонни. — Я прерывисто вздохнула. — Я хочу уехать из этого города, уехать далеко-далеко и никогда не возвращаться.
— Ты можешь сказать им? — спросил он. — Что ты не хочешь возвращаться к ней?
— И куда бы я пошла? Что было бы с моими младшими братьями, если бы я это сделала? Они хотят остаться с ней.
— Ты уверена?
— Олли и Шон хотят. Не знаю, как насчет Тадгха, он мало что говорит, а Джоуи больше восемнадцати, так что он может легально жить, где захочет. — Я пораженно вздохнула. — Если я буду настаивать на этом, если я скажу им, что я не чувствую себя с ней в безопасности, они заставят взять кому-то над нами опеку, и мы разойдемся. — Мои брови нахмурились, и я съежилась, прежде чем признать: — Я вру, как будто дышу воздухом. Даже самой себе. В половине случаев я даже не знаю, что правда, а что ложь. На самом деле мне приходится долго и упорно думать об этом, потому что это все, что я знаю. Я так долго скрывала происходящее, что даже не уверена, что я ясно мыслю. И теперь я сомневаюсь в себе, потому что продолжаю думать, что, если я ошибаюсь насчет нее? Что, если я ошибаюсь, плохо думая о ней?
Джонни долго молчал, не издавая ни звука, просто находясь там, будучи со мной, разделяя тяжесть, принимая боль на свои плечи с молчаливой поддержкой. И я думаю, что любила его больше за то, что он не сказал в тот момент. Он не давал обещаний, которые не мог сдержать. Он не предлагал больше, чем мог дать. Он просто остался.
Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил снова. — Когда это началось?
— Я не помню времени, когда все было не так, — призналась я, чувствуя себя незащищенной и беспомощной.
— А я? — Джонни глубоко сглотнул. — Когда это началось из-за меня?
— Он всегда был параноиком, — сказала я ему, решив, что мне больше нечего терять. — Но как только наша фотография была опубликована в газете, у него появилась своя версия доказательства.
Джонни опустил голову. — Черт возьми, Шэннон, это было несколько месяцев назад.
— Я знаю, — устало вздохнула я.
— Я сделал тебе только хуже, — выдавил он.
— Ты сделал это терпимым, — прошептала я.
— Где еще? — Два слова, которые, казалось, вырвались из глубины его души. Его взгляд медленно, беззастенчиво блуждал по мне, темнея, пока, наконец, не остановился на моем лице. — Есть что-то еще? — Его пальцы прошлись по моей щеке. — Покажи мне, где он причинил тебе боль.
Я не решалась ответить, чувствуя осторожность и неуверенность.
— Ты можешь доверять мне, — сказал он таким тихим голосом, что его было едва слышно. — Я не такой, как он, Шэннон. Я никогда не причиню тебе вреда — я бы не смог. Ни в каком виде.
Я знала это.
Помимо Джоуи, Джонни Кавана был единственным человеком, которому я действительно доверяла.
Именно с этим осознанием я медленно привела свое ноющее тело в сидячее положение.
— Успокойся, — уговаривал он, наклоняясь, чтобы помочь мне сесть. — Ты в порядке?
— Да. — Свесив ноги с кровати, я села лицом к нему и потянулась за подолом пижамной блузки, в которую переоделась ранее. Я осторожно приподняла ткань, обнажив левую сторону моей черно-синей грудной клетки.
Джонни резко втянул воздух при виде этого зрелища. — Гребаный ублюдок, — прорычал он, а затем, казалось, взял себя в руки, потому что проглотил все, что собирался сказать, стиснул челюсти и прошептал: — Мне нужно все увидеть. Покажи мне все. Мне нужно все это увидеть.
Так я и сделала.
Я показала ему свои руки и ноги, шею и бедра, и с каждым обнаруженным синяком и порезом я чувствовала, как с моих плеч спадает тяжесть.
— И они проделали дыру здесь, — объяснила я дрожащим голосом, неуклюже расстегивая пижамную блузку, чтобы показать свежую повязку, закрепленную на груди и боку. Дрожа, я обхватила свои крошечные груди и повернулась боком, чтобы показать ему. — Чтобы помочь мне дышать.
Взгляд Джонни метнулся к повязке, и я увидела, как напряглось все его тело. Он смотрел на меня не сексуально. Нет, это был взгляд чистого ужаса. — Господи Иисусе. — Он подтащил свой стул поближе к кровати, пока мои ноги не оказались у него между колен. — Болит? — Положив одну руку мне на бедро, он осторожно коснулся повязки свободной рукой. — Тебе больно?
ДА. — Со мной все будет в порядке, — ответила я, поворачиваясь к нему лицом. — Доктор сказал мне, что все заживет через неделю или две.
— Он сделал это с тобой из — за меня… — замолчав, Джонни ухватился за ткань по обе стороны моей груди и начал застегивать пуговицы на место, все это время не сводя с меня глаз. — Из-за того, что произошло в раздвалке? — Закончив застегивать мою блузку, он покачал головой с растерянным выражением лица. — Потому что ты не должна быть со мной?
Я беспомощно пожала плечами. Я больше не могла лгать. По крайней мере, не ему. Он все равно увидел это, правду в моих глазах, и это вызвало низкий, болезненный стон, вырвавшийся из его груди. — Мне так жаль, Шэннон. — Прижавшись лбом к моему животу, он обхватил меня за талию своими огромными руками и прошептал: — Мне так чертовски жаль.
Мое
