они с удовольствием разгрызут на части. И так далее. Бороться с этим, запирая фенека на ночь в какую-нибудь клетку, — отвратительная жестокость. Если эти игривые зверьки не будут иметь возможность проявлять свои природные склонности, наступит быстрое отчуждение в их отношениях с человеком, если вообще какие-либо отношения возникли; не каждый, купивший фенека, сумеет его приручить, как Маленький принц Сент-Экзюпери. Туристы, покупающие в Сахаре фенека, понимают это только тогда, когда бывает уже слишком поздно. Последствия самые плачевные, судьба этих зверушек достойна жалости. Мой фенечек был в лучшем положении, потому что я отдавал себе отчет в том, что меня ждет, и был готов взять на себя ответственность за все его действия, о которых я еще ничего не знал. Жаль, что того же нельзя было сказать о некоторых других членах нашей и всех других экспедиций, купивших этого зверька. В конце концов у нас оказалось три фенека.
Вопрос о том, чем мы будем их кормить, разрешили фенеки сами, сразу по приезде в Гардаю, когда мы зашли в кафе съесть мороженое. Они набросились на него и вылизали все без остатка. С той поры в вопросах питания мы полностью положились на них: когда у нас была еда, мы давали им попробовать ее, а то, что оставалось после них, съедали сами. Пустынные животные не могут быть слишком привередливы в еде, иначе в пустыне не выжить; молодые фенеки ели все: молоко и мясо, овощи и конфеты. Ели и то, что нам вовсе не казалось вкусным, например черных твердых колючих сахарских жуков Pimelia.
Путешествие с фенеками проходило в общем гладко, то есть с обычными трудностями. Более серьезные проблемы возникли лишь при возвращении домой через Сицилию. Мы с Владимиром уже с прошлого года были одержимы новой страстью — вулканологией, наблюдением за действующими вулканами; по дороге нас охватило непреодолимое желание проверить, что нового на Этне. Весь свой багаж, полный змей, скорпионов и других бывших киноактеров, мы оставили в камере хранения на вокзале в Катании. Только фенечков нельзя было запаковать так, чтобы не было видно, что это такое, и заодно обеспечить им все необходимое. Не оставалось ничего другого, как приобщить их к вулканологии.
При подъеме на безжизненные склоны, покрытые вулканическим пеплом, я решился на слишком смелый опыт — пустил фенека побегать. Он помчался вперед. Временами он отбегал в сторону, чтобы что-то посмотреть и обнюхать, но сразу же возвращался к нам и бежал во главе группы, побуждая нас к большей живости. Членов нашей группы он оценивал однозначно — по их проворству, а я хотел иметь в его глазах авторитет, и мне не оставалось ничего другого, как мчаться по склону впереди всех, хотя у меня был самый тяжелый рюкзак.
На высоте 2700 метров мы достигли снежного покрова; тут было уже совсем холодно. Однако фенечка это не остановило, он был по-прежнему весел; только душные вулканические испарения на высоте 3000 метров сморили его, и я взял его на плечо.
Мы переночевали на вершине в лавовой берлоге, вытопленной фумаролой, у подошвы стометрового конуса, из которого непрерывно выстреливали огненные гейзеры вулканических бомб. Фенечки смотрели на все это несколько удивленно, прижимались друг к другу, и глаза их отсвечивали красным светом в темноте, отражая сверкающую лаву. Я лег около них, чтобы им не было так страшно, и наконец уснул сам.
Утром мы начали решительное отступление на Прагу. При пересадке в Риме нам пришлось несколько часов ждать другого поезда. Мы бродили по ночному Риму, и во время этих прогулок фенечек прославился как страстный охотник за тараканами, которых предпочитал всем остальным лакомствам.
Дома в Праге он осмотрелся, все обнюхал и решил, что жить будет на кушетке, где демонстративно улегся, намереваясь поспать. Позволить такой зверушке выспаться днем — серьезный риск: чем лучше он выспится днем, тем больше набезобразничает ночью. Я понял, что он может превратить меня в ночное животное, которое весь день подремывает, жмурясь. Чтобы воспрепятствовать этому, я старался в течение дня утомить его, как только мог, например брал его повсюду с собой. Это позволило мне сделать множество интересных наблюдений, которые относятся, правда, к поведению людей при встрече с необычным явлением.
Основной чертой такого поведения является тенденция к сборищам, вызванная любопытством. И хотя непосредственной причиной сборищ вроде бы является животное, заинтересованные прежде всего успокаивают таким образом свое зрительное и осязательное любопытство. Любопытный сразу же заговорит, так что жертвой ситуации оказывается прежде всего хозяин животного.
Существовала, однако, немногочисленная категория людей, которым я не был нужен. Как, например, группа самостоятельно мыслящей молодежи, которая решила, что это транзисторный мини-пес, скорее всего купленный в валютном магазине. Моя точка зрения их вообще не интересовала. В другой раз нас встретила семья с коляской. В то время как папочка говорил супруге: «Посмотри, какая у него большая ласка», из коляски поднялся малыш и сказал: «Гав», чем значительно ближе подошел к истине. Фенек — хищник из семейства псовых, а ласка — ни в коем случае. Без сомнения, только на молодежь, не отягощенную предрассудками, наша надежда. С этого времени я называю фенека «Гафинек».
Жаль, что я не составил списка всех животных, за которых принимали фенека. Из обычных зверей вспоминаю африканского хорька, куницу, терьера, зайца, татранского пса, детеныша серны, белку, выдру, кенгуру, динго, но чаще всего его, конечно, принимали за лисицу, что ближе всего к истине. Иногда даже высказывалось предположение, что это похоже на фенека.
Интересной была встреча с иностранной группой узкоспециализированных профессионалов-естествоиспытателей. Один из них заявил, что это, конечно, опоссум, в то время как другой счел его похожим на дамана.
Иногда приходилось встречаться с мнениями просто невероятными — что это ушастая сова, черепаха, муравьиный лев и еще что-то, совершенно невероятное. Что касается муравьиного льва, тешу себя надеждой, что этот путаник, должно быть, имел в виду муравьеда.
Хотя я считаю себя более чем терпеливым человеком, я всегда с большим трудом подавляю приступ ярости, который охватывает меня при вопросе «Что это за порода?». Ничего не могу с собой поделать, у меня на этот вопрос просто аллергия. Однажды я был подвергнут особенно тяжелому испытанию. Мы ехали в трамвае. Вошла женщина с сыном. Они осадили меня. Прежде всего ко мне обратился дерзкий подросток, говоря… (смотри выше фразу о породе; мне отвратительно это даже повторять). «Иди к черту, глупец», — подумал я.
— Это не порода, это животное.
— А что это в таком случае за животное? — спросила раздраженно вышеупомянутая дама, прислушивающаяся
