сейчас из любопытства она шагнула вперед и огляделась.
Они оказались в обычной малогабаритной квартире советских времен. Здесь были две смежные комнаты, кухонька и совмещенный санузел.
– Что это за место? – удивленно спросила Лола.
– Номер семнадцать-Б! – лаконично ответил Маркиз.
– А если понятнее?
– Когда Гаэтано Чинизелли, знаменитый наездник и первый владелец Петербургского цирка, построил этот дом, он предусмотрел в нем потайную комнату, куда изредка прятался, чтобы отдохнуть от ревнивой жены. После революции про эту комнату на долгие годы забыли, только уже в семидесятые годы двадцатого века во время ремонта ее обнаружил тогдашний комендант общежития.
Он был мужчина любвеобильный, постоянно крутил романы то с наездницами, то с гимнастками, а жена у него, как у покойного Чинизелли, была ревнивая.
Она, понимаешь ли, до него была замужем за метателем ножей. Ну и научилась у мужа этому делу. Ты же знаешь, в цирке все стараются освоить дополнительную профессию. А когда они разводились, то жена прихватила кое-какой реквизит. И коменданту своему время от времени ножи показывала – мол, если что замечу, то не обессудь, дорогой муженек, все ножики в тебя полетят. А там уж как получится – может, мимо, а может, и в цель. А ножей, надо сказать, было у нее штук двенадцать, ну да, как раз дюжина.
– Ох, и смелый же парень был этот комендант! – поежилась Лола, очень явственно представив себе двенадцать летящих остро заточенных ножей подряд.
– Ну да, рисковый. Так что потайная комната ему подвернулась очень вовремя, и он оборудовал в ней любовное гнездышко.
Правда, представления о жилплощади со времен Гаэтано Чинизелли очень изменились, и то, что до революции было всего лишь комнатой, в новое время превратили в целую квартиру. Зато предприимчивый комендант отделал и обставил эту квартиру со всей доступной по тем временам роскошью, чтобы поражать своих доверчивых и легкомысленных подружек.
– Это ты называешь роскошью? – Лола огляделась по сторонам. – Это же отстой!
Стены были оклеены выцветшими обоями в жутких сиреневых розочках, на одной из этих стен висел календарь за какой-то давно прошедший год, с фотографией японки в голубом купальнике. На видном месте стоял пузатый сервант, набитый жуткой перламутровой посудой.
– А что ты думаешь? В то время то, что ты видишь, действительно считалось роскошью! Чешская сантехника, румынская мебель, польские обои, монгольские ковры… один сервиз «Мадонна» чего стоил! Мечта мелкого советского чиновника!
Японка на стенном календаре явственно подмигнула ему.
Леня сделал паузу и продолжил:
– Правда, кончилось это плохо. Две любовницы коменданта поссорились и заложили его, он получил приличный срок за растрату, а номер семнадцать-Б с тех пор засекретили и используют только в случае крайней необходимости. Вот здесь мы с тобой на какое-то время и остановимся…
– Жить в этой дыре?! – воскликнула Лола. – Да я здесь на второй день с ума сойду!
– Придется немного потерпеть, пока мы не поймем, кто нас преследует и как с этим разобраться.
– А Пу И? Ты подумал о Пу И? Собака не может жить без свежего воздуха, без прогулок, без общения с себе подобными! Ты хочешь, чтобы он заболел? Ты хочешь, чтобы у него понизилась лохматость? То есть пушистость!
– Конечно, не хочу! Но я надеюсь, что нам не придется жить здесь долго.
– Еще не хватало! Пуишечка, ты куда?
Песик выскочил у нее из рук и с упоением принялся отрывать старые обои.
– Ну вот видишь, он уже нашел занятие, ему весело, – сказал Леня, роясь в ящиках кухонного стола, – ого, тут, оказывается, и кофе есть! Явно тетя Зина кого-то сюда пускает, а сама говорит, что этот номер законсервирован. Ну, я ее не осуждаю, каждый устраивается как может в наше трудное время.
Кофе оставлял желать лучшего, и те окаменелости, которые Леня нашел в шкафчике, нельзя было назвать пряниками, но Лола не стала заедаться.
Компаньоны быстро выработали план первоочередных действий. Леня идет на разведку в тот самый ресторан в Северном парке, где его так подло подставили под убийство. Точнее, хотели подставить, но у них ничего не вышло.
Лоле же достается девица, наследница умершего от алкоголизма Коноплева, бывшего мужа мадам Коноплевой, ныне тоже покойной. Лоле требуется девицу разговорить и узнать, кто надоумил ее замутить всю историю с наследством.
– И как это сделать? – задумалась Лола. – Если бы она работала – в магазине или в офисе коммерческой фирмы, то я бы устроилась туда же, а потом – ну, перекур там или кофе попить, можно было бы эту Елену разговорить.
– Лолка, я не сомневаюсь, что очень быстро вы стали бы с ней лучшими подругами и девица бы все тебе выболтала, как на исповеди, – осторожно начал Маркиз, – но на это требуется время, которого у нас, к сожалению, нет. Поэтому предложу тебе такой вариант, – и он взялся за телефон.
На следующее утро к дежурному двадцать четвертого отделения полиции подошла немолодая, скромно одетая женщина.
– Скажите, – произнесла она голосом, сдавленным от сдерживаемых слез, – где я могу заявить о краже?
– Кого обокрали? Вас? – спросил замотанный дежурный, оглядев посетительницу.
– Сумку отняли прямо на улице, а в ней… – По лицу женщины потекли слезы.
– Пенсия, что ли? – брякнул дежурный.
– Нет, Тимочка…
– Ребенок? – мгновенно напрягся дежурный. – У вас ребенка похитили?
– Можно сказать, что и ребенок, он – самое дорогое, что у меня было!
– Фамилия?
– Моя? Моя – Иванова, Ольга Петровна Иванова, а у него фамилии нет, он по паспорту Тимофей.
– Тимофей, а дальше? Так не бывает, чтобы паспорт был, а фамилии не было!
– Так он же кот! – Женщина слабо улыбнулась сквозь слезы.
– Что? У вас кота похитили? И вы с этим пришли?
– А что такого? – Слезы у женщины высохли. – Вы разве не полиция? Я не туда попала?
– Да нет, – дежурный почесал в затылке, – послушайте, гражданка Иванова, может, не нужно вам заявление подавать? Ну, откроют воры вашу сумку, увидят, что, кроме кота, там ничего ценного нет, да и выбросят сумку в урну. А котяра сам домой прибежит. А если не прибежит – нового заведете.
– Как это – нового? Мне этот нужен! Он единственный и незаменимый!
– Ну, сами посудите, женщина, где мы будем его искать? Он небось уже где-нибудь в подвале тусуется с дворовыми кошками! Надо же, а я думал – ценность.
– Кот очень ценный, – твердо сказала женщина, – котенком за двадцать пять тысяч его покупала, а теперь он чемпион породы.
Тут открылась дверь и появился здоровенный мужик, который держал в руках на весу хлипкого парня, физиономия которого была сильно перекошена. В помещении сразу
