Книга Дневник - Генри Хопоу

Наступил еще на один осколок. Взревел. Перетерпел. Начал тормошить Полю, надеясь, что она проснется, но ничего из этого не вышло, если не считать еще одну порцию блевотины… в мое лицо. Я едва не захлебнулся. Свозь стекающие с бровей капли увидел наконец телефонную трубку, схватил ее. Хотел набрать номер скорой, но услышал в динамике чей-то голос. Поднес к уху.

— Поля, Детка! Поля, твою мать!

— Кто это? — спросил я и через секунду услышал гудки.

Набрал скорую, сообщил наш адрес, после чего позвонил родителям и сообщил, что Поля мертва.

Не обращая внимания на блевотину, я лег к сестре. Обнял, как в последний раз.

Первыми домой приехали родители, через пять минут после них — скорая. К этому времени на кровати у моих ног образовалась кровяное пятно. Я вырубился, как только медики достали из моих ног осколки, перебинтовали, а папа отнес меня в мою комнату, положил на кровать и настоятельно порекомендовал сохранять спокойствие.

Проснулся я только на следующий день. Проснулся не сам — разбудили родители. Они перебинтовали мне ноги, а раны намазали заживляющей мазью. Ступни болели сильнее, чем днем ранее. Поначалу я не мог ступать, но со временем расходился.

Собирался в школу, даже сложил тетради и учебники, но папа меня остановил. Сказал, что в этот день мне в школу не нужно.

— Наталье Николаевне я уже позвонил. Она не против, — пояснил он.

Мы оделись и поехали куда-то на семейном автомобиле, даже не позавтракав. Я не знал, куда именно. Родители всю дорогу молчали. Я боялся спрашивать про Полю. Боялся, что родители расплачутся. Потеря ребенка — не лучшее событие в жизни.

Мы проехали мою школу. Почему-то в тот момент я пригнулся. Вероятно, побоялся, что меня заметит кто-нибудь из одноклассников, спешащих на никчемные уроки. Поднялся на кресле и посмотрел в окно только на территории городской поликлиники. Нас окружали несколько двухэтажных зданий, готовых разрушиться после более-менее сильного ливня. У одного, с вывеской «Морг» на двери, папа сбавил скорость. Естественно, я подумал, что Поля в нем, что именно туда мы и ехали в то беспощадное утро, но прогадал — папа объезжал выбоины на асфальте.

Не продолжать? Ну почему же? Как так не интересно? Профессор, я думал, мы друзья. Разве друзья перебивают? Разве друзьям не интересно, что происходит в жизни их друзей? Поля — часть моей семьи, часть моей жизни! Имей совесть! Хорошо, попробую вкратце.

Мы вошли в какое-то отделение, где врачи и медсестры сломя голову бегали по коридорам. Кого-то везли на каталке, кого-то — на инвалидном кресле. У кого-то были переломаны руки, у кого-то — ноги, у одного — череп. Вот я и подумал, что родители меня привезли туда, чтобы точно так же усадить в инвалидное кресло, доставить до перевязочной, а там — дело врачей, которые бы осмотрели и обработали должным образом мои разрезы на ступнях. Вновь ошибся.

Медсестра, чем-то похожая на сотрудницу офиса «СТ» с синим галстуком, проводила нас до палаты.

В палате Поля, прикрепленная к капельницам, хлопающими глазами наблюдала за нами. Она была жива! Живее всех живых! Она даже могла говорить, но в основном молчала. Молчание ей к лицу, Профессор.

Лечащий врач Поли сообщил родителям (ну и мне тоже) диагноз. Ни родители, ни я ничего не поняли. Тогда он выразился более понятным языком:

— Полина отравилась. Она наглоталась таблеток: антидепрессанты, обезболивающие, даже наркотические. Запила все коньяком. Судя по содержанию алкоголя в крови, выпила не меньше пол-литры, возможно, литру. Если бы ее не вырвало, если бы парнишка, — он подмигнул мне, — вовремя не вызвал скорую, исход был бы летальным… мы бы ее не вытащили…

— Теперь она — твой должник. Теперь она обязана тебе жизнью, сынок. — Папа потрепал мне волосы, взъерошил их.

Глядя на Полю, глядя в ее стеклянные, ничего не понимающие глаза, я подумал: «Я спас ей жизнь… А ведь, будь она тогда в здравом уме, если бы она действительно меня игнорировала, в порыве гнева я запросто мог пройтись кухонным молотком по всему ее телу, оставляя на нежной коже квадратные, похожие на вафли, отметины, которые бы разрослись до синяков гигантских размеров… Я мог убить ее…» Меня передернуло. Только тогда я осознал, что чуть не натворил. Исход точно мог стать летальным. «Брр».

Спасибо, что своими импульсами ты отгородил меня, Профессор.

ПЖ

Полю выписали через неделю. Могли и раньше, но родители решили повременить. Это они попросили лечащего врача задержать ее в четырех стенах под капельницей, чтобы у нее было время подумать, а у них — как следует прибраться в ее комнате, проверить все ее тайники на наличие неизвестных, не пойми откуда взявшихся таблеток, которых она наглоталась. Они ничего не нашли.

Маме пришлось уволиться с работы. Теперь она повсюду с Полей. Водит и забирает ее из школы. Сопровождает везде, но в основном старается не выпускать из дома. Теперь она, Поля, всегда под присмотром, всегда под охраной… как и Вика. Только у Вики свобода действий обширнее. Кстати, о Вике…

Как бы сильно мне не хотелось спросить о ней у Поли… с какого бы угла я не подходил… и издалека, и всяко… все равно не мог заставить себя… не мог перебороть… Надеялся, Поля как мой должник, обязанный жизнью, сама все расскажет от начала и до конца, но от нее не поступало даже намеков. Либо она искусно скрывала это от меня, либо забила на все мои ранние расспросы. А ведь она могла о них забыть… она могла их даже не слышать… А забыла ли она наш разговор о моем прогуле? Думаю, да. Думаю, у нее напрочь отшибло память о том дне. Думаю, в тот день, перед нашим с ней разговором, перед разговором с Натальей Николаевной, она уже приняла одну из таблеток. Наверняка, наркотическую. Может, малую дозу. Не спроста ведь в ее обычном с виду поведении было что-то необычное. Принимала ли она раньше подобные препараты? Если да, насколько давно? Что заставило ее наглотаться их? Что заставило ее украсть из запасов отца две бутылки коньяка и выпить их в один присест?

Эти вопросы волновали меня сильнее вопросов о Вике. На мгновение они сумели даже отвлечь меня от нее, от ее мани, манящей меня, если верить картам, с расстояния в 5,6 км. Мань, не желающая отпускать меня. Мань, которую я не хотел отпускать, не хотел забывать.

Но мгновение прошло мгновенно, иначе оно бы так не называлось.

Я вновь вернулся в день, в