кабинета Вюнш спросил у сидевшего за столом психиатра:
– Но ведь Рейнгрубер – немец. Он родился в Германии и прожил здесь всю свою жизнь.
– К сожалению, это совершенно неважно. Согласно свидетельству о рождении, мать господина Рейнгрубера звали Сара Блюмбах. Судя по имени, она была еврейкой, а значит и Георг Рейнгрубер – еврей…
Хольгер покинул лечебницу со стойким желанием никогда больше даже рядом не проезжать с этим местом.
Глава 13
Слишком много бумаг
Из лечебницы Хольгер отправился прямиком в Управление. Нужно было обратиться в полицейский архив – они должны были вести запись запросов дела №44518. Кроме того, Вюнш хотел приложить фотографии со вскрытия к делу.
Зайдя в свой кабинет, Хольгер тщательно проверил расположение предметов в комнате и в ящиках стола. На старую привычку наложились обстоятельства этого расследования. «…Когда больному кажется, что кто-то или что-то следит за ним с целью ему навредить…» – слова доктора фон Виттерсбаха барабанной дробью прозвучали у него в голове. «Да тут и впрямь с ума сойдешь!». Вюншу было жизненно необходимо привести мысли в порядок, для этого у него был проверенный способ.
Работа с записями помогла – теперь Хольгер готов был двигаться дальше. За час спокойной вдумчивой работы он разгадал ребус Рейнгрубера с лесом, растущим вовнутрь и «армейская» версия нашла еще одно, пускай и косвенное, подтверждение. Рейнгрубер говорил о заклепках на подошве сапога. Стальной носок, а потом несколько десятков заклепок с пятиугольными шляпками – эта компоновка была Хольгеру знакома. Именно такую подошву имели сапоги, поставлявшиеся на Западный фронт. Насколько было известно Вюншу, на Восточном фронте подошва несколько отличалась.
Хольгеру было очевидно, что Рейнгрубер говорил о следах на месте преступления, в том числе – кровавых следах. Армейские сапоги всплывали в деле не в первый раз: о следах упоминал Шварценбаум, о них говорилось в деле, Аумюллер упоминал гематомы, возможно оставленные сапогом, в своих заметках. Само по себе это не о чем не говорило – такие сапоги, произведенные в годы Войны с избытком, до сих пор носились гражданами самых разных возрастов и сфер деятельности, но все же вовсе не принимать их во внимание было нельзя.
В целом же, Хольгер был разочарован визитом к Рейнгруберу. Ясно, что ожидать от него, в его нынешнем состоянии, откровений было глупо, но, за исключением описания следов, его слова вовсе не имели ценности или, возможно, имели, но Вюншу не хватало ума и осведомленности, чтобы их верно оценить. «Все это – теоретизирование на пустом месте. Нужны факты. Из фактов есть: фотографии тел, показания Шварценбаума, заметки Аумюллера, следы от сапог военного образца, непонятное изъятие из дела фотографий дома и участка… Это все. А еще есть целая охапка предположений и умозаключений разной степени обоснованности. Плохо работаешь, хотя шансов с самого начала было немного…». Обругав себя за медлительность, Хольгер запер кабинет и направился в полицейский архив.
– Ааа, Вюнш! Тебя ли я вижу? Ты сбежал из больницы и решил свалиться на мою бедную голову с тучей вопросов?
– Именно! Я рискую умереть от заражения крови, но что это перед возможностью испортить тебе жизнь?
Смотритель Архива Центрального управления Баварской полиции Каспар Шнайдер, как всегда, пребывал в благостно-язвительном расположении духа. Каспар появился в архиве за пару месяцев до перевода в Мюнхен Хольгера. Еще одна жертва бескрайней Войны – под Пашендейлом в 1917-м рядом с ним разорвалась граната. Левую ступню не спасли, а в ногах осталось несколько неизвлеченных осколков. Жестокие боли в ногах Шнайдер закалывал морфином, в чем Вюнш не видел для себя возможности его винить. Каспар обладал язвительным характером, что отталкивало от него значительную часть окружающих, но с Хольгером они были в приятельских отношениях. Вюншу импонировали прямота и независимость суждений Шнайдера, а Каспару то, что Вюнш не осуждал его попусту и не рассказывал, как надо жить, вдобавок – оба любили шахматы и были достойными соперниками друг другу.
Кроме того, Хольгера и Каспара роднил боевой путь. Согласно их совместным подсчетам, за время Войны они семь раз оказывались на одном участке фронта, в пределах нескольких километров друг от друга. Скорее всего, им даже довелось встречаться, потому что оба оказались в сводном батальоне, который в августе 17-го года больше суток сковывал силы английской дивизии близ Лангемарка. Через две недели Каспар лишился ноги и отправился домой, а Хольгер просидел в том проклятом бельгийском болоте еще два месяца – до конца октября.
Если же говорить о работе, то выяснилось, что старый пехотинец и сын старого пехотинца (покойный отец Шнайдера воевал еще в 1870-м во Франции) отлично подошел для работы с документами. Начав с роли мальчика на побегушках, Каспар за пять лет стал полноправным властелином отдельного крыла здания Управления, выделенного под архив.
– Как ты, Счастливчик? Каково тебе в нашей юдоли скорби, среди тех, кого не милуют ножи, кастеты, пули и снаряды?
– Бывало и лучше, но, в общем, сойдет!
Приятельское фехтование на змеях могло продолжаться часами, а Хольгер был здесь по делу.
– Послушай, Каспар, пару недель назад Калле забирал у тебя одно дело…
– Калле у меня много дел забирал! На улицах совсем перевелась нечисть и вам – ищейкам – нечем заняться, что ли? На кой Калле поднял столько старых, пыльных дел?
– Это не он придумал, сверху новые власти приказ дали.
– Нацисты, они такие. Им только волю дай…
– Так вот! Одно из этих дел пихнули мне, аккурат после выхода на работу.
– А от меня ты чего хочешь? Неужели ты его уже раскрыл и пришел сдавать на полку?
– Загвоздка случилась с этим делом – из него фотографии пропали.
– Что за дело? Какой номер?
– Номер 44518. Но ты не спеши копать. Послушай. Картина выглядит следующим образом: дело 1922-го года, нераскрытое. Его то и дело поднимал детектив по имени Рейнгрубер, и не позже сентября 26-го года обнаружил, что в деле не хватает фотографий. Насколько я знаю, его поднимал только он и вот недавно – Калле. Ты не мог бы посмотреть по книгам выдачи-приема, кто мог брать дело между 22-м и 26-м годом?
– Эх, меня еще в сентябре 26-го здесь не было, а то я уж решил, что наконец-то вскрылись мои манипуляции с делами…
С этими словами Каспар захромал на своем деревянном протезе куда-то в глубины лабиринта из шкафов и полок. Через некоторое время оттуда донесся приглушенный голос:
– Хольгер, перестань быть идиотом! Иди сюда! Или ты думаешь, что я потащу все эти журналы к тебе? Они тяжелые, между
