Вера Багрова. Звучит куда лучше, чем Вера Сотникова. Потому что это даже не моя фамилия.
Марго. Точнее, Маргарита Фёдоровна наблюдала за мной постоянно. Как коршун. Муштровала. Одёргивала. Поправляла каждое движение. Так что к вечеру я уставала не меньше, чем от смены на заводе. Только от меня больше не воняло рыбой.
Нет. Я благоухала ароматом денег. Он просто сочился из каждой моей поры.
На следующий день приехала дизайнер. Изучила мой цветотип и привезла гору шмоток. Когда в руки попадались бирки с ценником, мне становилось страшно. Как обычные джинсы могут стоить больше, чем годовая зарплата? Просто нелепо.
Несмотря на занятость, вечером, когда я оставалась наедине с собой, меня всё равно одолевали противоречивые чувства. К дяде.
Я видела кучу его фотографий, расставленных по всему дому. Рядом с фото моего отца.
Они были похожи и не похожи одновременно.
Ожидала ощутить внутренний отклик, найдя на семейных фотографиях Петра. Но ничего во мне не пробудилось. Лишь печаль и тоска о том, что моё детство могло быть совсем иным. Только родителем до него не было дела.
В доме был крытый бассейн. И хотя плавала я не очень, но воду любила. В детском доме нас возили в спортивный центр. И плескание в небольшом лягушатнике разбавляло серые будни.
Среди моего нового гардероба затесался белый купальник из странной ткани. Слишком тонкой и немного просвечивающейся.
В общественное место я никогда бы не рискнула его надеть. Но кто меня здесь увидит?
Захватив с собой полотенце, я двинулась следом за девочкой-горничной, что постоянно мне улыбалась. Кажется, её забавляла и восхищала моя прямота в общении с хозяйкой, которую все здесь до смерти боялись.
– Ой, Верочка, похоже, приехал Лев Григорьевич, – смотрит на меня испуганно, круглыми глазами. Чем ближе мы подходили, тем громче резонировали голоса. Акустика в бассейне была превосходной.
До нас долетал женский звонкий смех. И мужской низкий, хриплый голос, от которого все мои внутренности тотчас завибрировали.
Я шла по инерции, как лемминг, повинующийся стадному инстинкту. Идущий на смерть.
Замерла, увидев широкую спину дяди. Он почти полностью закрывал собой девушку, удерживая её в кольце своих рук. Оба стояли в воде. Влажная, медовая кожа Питона блестела в лучах солнца, пробирающегося сквозь стеклянный купол.
Наблюдала за тем, как при каждом движении мышцы под золочёной кожей приходят в действие. Это зрелище могло загипнотизировать любую.
Сердце бешено колотилось в груди, наполняя меня до отвращения противным чувством. Со вкусом горечи. Хотелось подойти к ним. Накричать. Сделать что-то, чтобы он отлип от девицы.
Но я продолжала за ними наблюдать, как бестелесный призрак. Горничная давно убежала. Похоже, его она тоже побаивалась.
А я сгорала в одиночестве. Сжимая руками банное полотенце.
Вот, значит, как он ведёт себя с девушками. С настоящими девушками. Не с теми, что приходятся ему племянницами.
Шутит. Наверняка улыбается так, что её внутренности плавятся, а коленки подкашиваются. Потому что даже у меня от низких модуляций его голоса всё переворачивается.
Словно почувствовав мой взгляд, Питон оборачивается. Смотрит так, будто не сразу узнаёт. Неловко переминаюсь с ноги на ногу, застигнутая врасплох.
Ещё сильнее сминаю полотенце, радуясь, что могу вытереть о него вспотевшие ладошки.
– Глядите-ка, кто здесь, – улыбается. Но как-то совсем не по-доброму. – Ромашка.
Глава 11.1
Глава 11.1
Глаза Питона скользят от кончиков пальцев ног к икрам, голым коленкам. По бёдрам. Останавливаются на руках, сцепленных на полотенце. Которым я пытаюсь прикрыться, чтобы спрятаться от него. Сама не знаю зачем.
Не будет же Лев ко мне приставать. Разве что продолжит со мной свою странную, извращённую игру, с непонятными для меня правилами. Подпустит к себе, чтобы затем оттолкнуть.
В какой-то момент голову посетила шальная мысль, что рядом с ним Лида. Но, когда я увидела лицо девушки, выдохнула. Нет. Незнакомка вовсе не моя сестра.
Девушка выглядит так, будто только что сошла со страниц глянцевого журнала. Причём фотошоп остался на месте, потому что, кажется, она само совершенство. Идеальный маленький носик, брови вразлёт, несколько непропорционально пухлые губы. Но даже они её не портят. Концы длинных, до самой талии, гладких волос плавают в воде, прилипая к идеальной заднице.
Девушка изучает меня с не меньшим любопытством, без всякой тени злорадства.
– Трусишь, Ромашка? – раздаётся бархатный голос Питона, от которого все внутренности непроизвольно сжимаются. – Чего застыла?
В глазах усмешка. Серое небо перед грозой. Тучи сгущаются, но где-то пробивается свет.
– Не хочу вам мешать, – пищу, ощущая, как язык от волнения распух во рту.
Бежать надо отсюда. Куда глаза глядят.
– Ты нам не мешаешь, – подаёт голос девушка, подплывая к тому краю бассейна, где я стою. Словно хочет поближе рассмотреть меня.
Приподнимается на руках, демонстрируя своё маленькое бикини. Лиф чисто символический. Мне полностью видны округлости её груди. Только соски прикрыты. Но тем не менее я вижу, как они проступают под влажной тканью.
Она отлично знает о том эффекте, который производит. И как красиво вода струится по почти голому телу, подсвеченная солнцем.
Непроизвольно возвращаюсь взглядом к Питону, уверенная, что он сейчас пялится на её задницу. Но нет. Дядя следит за мной, отчего я тут же теряюсь и краснею.
Уйду, и он заклеймит меня трусихой. И окажется прав. Только как остаться с ними в бассейне? Впрочем, можно попробовать не обращать на них внимания и просто поплавать. А потом тихо слинять.
Присаживаюсь на край бортика. Аккуратно кладу полотенце рядом, ощущая, как трясутся руки. Стягиваю волосы резинкой в высокий хвост. И сползаю вниз.
Прохладная вода немного охлаждает мой мозг. Я доплываю до противоположного края бассейна. Украдкой оборачиваюсь.
Длинноволосая нимфа вновь рядом с Питоном. Ластится как кошка, находясь в кольце его рук, вызывая у меня острую зависть.
Следом за ней гнев охватывает череп. Чтобы как-то умерить бушующий внутри огонь, погружаюсь с головой в воду. Но ничего не помогает.
Почему я не в состоянии спокойно на него смотреть? Почему эмоции такие острые? Неужели только оттого, что, глядя на него, я ощущаю себя в безопасности? Странное, иррациональное чувство. Ведь он самый опасный тип из всех, кого я знаю. Или потому, что он первый, кто проявил ко мне теплоту чуть выше нуля градусов по Цельсию? Что больше, чем все остальные.
