(выражение, вошедшее в обиход лет пятнадцать назад и характеризовавшая столыпинскую реформу). Но он точно так же не соглашался признать «обострение классовой борьбы в деревне». Бухарин, как и его противник Преображенский, загубил дело своей недипломатичной прямолинейностью. По-видимому, Сталин сказал другим руководителям, что лозунг «Обогащайтесь!» — «не наш, он неправилен». Но прошло еще несколько месяцев, прежде чем этот лозунг отвергли публично; и по курсу, намеченному Бухариным, страна следовала до конца года.
Однако параллельно с политическими мерами, направленными на то, чтобы стимулировать производство продукции крестьянами, все большего внимания требовали нужды тяжелой промышленности. До этого времени возрождение промышленности большей частью означало приведение в рабочее состояние заводов и техники, бездействовавших после гражданской войны, для чего не требовалось крупных капиталовложений. Но к концу 1924 года этот процесс исчерпал себя. Было подсчитано, что мощности существующих фабрик и заводов используются на 85 %. Объем промышленного производства приближался к уровню 1913 года, и можно уже было думать о том, как перешагнуть эти рубежи. Но для того, чтобы поддерживать соответствующий темп индустриального роста и особенно чтобы возродить тяжелую промышленность, необходимы были значительные капиталовложения. В январе 1925 года Центральный Комитет высказался за «увеличение бюджетных ассигнований, расширение кредитов металлической промышленности». Следовало обновить устаревшее оборудование и создать новые отрасли промышленности. Ободренный поддержкой, ВСНХ провел «специальное совещание по вопросам восстановления в промышленности фиксированного капитала». Это совещание работало на протяжении последующих полутора лет. XIV партийная конференция в апреле 1925 года, проголосовавшая за уступки крестьянству, одобрила также трехлетний план развития металлургической промышленности, осуществление которого требовало общих капиталовложений на сумму 350 миллионов рублей.
В 1925 году еще царил дух оптимизма, еще казалось возможным удовлетворить все требования растущей экономики. Не урожай сам по себе, лучший со времени революции, а последствия хлебозаготовительной кампании показали в последние месяцы года, как много проблем связано с взаимоотношениями промышленности и сельского хозяйства. Государственным органам по приемке зерна пришлось отказаться от фиксированных цен 1924 года, им было дано указание использовать «директивные» цены, которые можно было время от времени регулировать. Несмотря на опыт предыдущего года, все, по-видимому, были уверены, что изобилие зерна даст возможность держать низкие цены, избыток его экспортировать, в результате доходы от урожая можно будет использовать в качестве фонда для финансирования промышленности. Эти надежды потерпели крах. После сбора урожая 1925 года у богатых крестьян были большие запасы хлеба. Но у них не было никакого стимула менять его на деньги. Снижение сельскохозяйственного налога дало крестьянам послабление; снабжение промышленными товарами было скудным, покупать было почти нечего; и хотя формально был установлен твердый валютный курс, куда более заманчивым было иметь запас зерна, чем пачку банкнотов. Кулаки могли себе позволить ждать. Зерна поступало на рынок мало. Из-за его нехватки, конкуренции покупателей свободного рынка и даже конкуренции между различными государственными закупочными органами цены росли. Надежды на экспорт зерна и финансирование промышленности за счет доходов от его продажи улетучились. Урожай принес благо крестьянину. Но закупка зерна была катастрофой для правительства. Кризис расколол партию и столкнул несовместимые задачи индустриализации и планирования, с одной стороны, и рыночной экономики, ориентированной на крестьянство, за которую ратовал нэп, — с другой. Острая борьба двух направлений наложила серьезный отпечаток на весь последующий период.
На фоне этих событий началось возвышение Сталина и сосредоточение в его руках высшей власти в партии и в стране. 1925 год был решающим. Страх перед Троцким и соперничество с ним были тем цементом, который скреплял триумвират. После поражения Троцкого, смещения его с должности в январе 1925 года триумвират начал постепенно разваливаться. Троцкий более трех месяцев провел на Юге, восстанавливая здоровье. Когда в конце апреля 1925 года он вернулся в Москву, то попал в довольно неловкую ситуацию. Известный американский коммунист Истмен, сторонник Троцкого, провел в Москве зиму 1923/24 года. В начале 1925 года он опубликовал в Нью-Йорке небольшую книгу «После смерти Ленина», в которой точно и подробно описал с позиций Троцкого все интриги, которые плел триумвират до и после смерти Ленина, и процитировал ленинское «завещание» — это было первое упоминание об этом документе, появившееся в печати. Сообщение произвело сенсацию. Обеспокоенные члены Коммунистической партии Великобритании писали и телеграфировали Троцкому, прося прокомментировать это сообщение. Партийные лидеры в Москве потребовали от него опровержения публикации Истмена. Троцкий еще раз оказался перед выбором — либо защищать свою позицию, либо отказаться от борьбы по такому второстепенному поводу. Он все еще не освободился от того глубокого внутреннего запрета, который помешал ему публично противостоять большинству коллег: «никто не может быть правым против своей партии». Если ему и приходило в голову, что отступление означает компромисс и отречение от друзей, он подавил эти сомнения во имя партийной дисциплины. 1 июля 1925 г. он подписал длинное заявление, которое, как он признавался три года спустя, его «заставили подписать большинством голосов в Политбюро». Обвинение в том, что Центральный Комитет партии «скрыл от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого „завещания“ и пр.)», Троцкий квалифицировал как «клевету на ЦК нашей партии». Ленин не оставлял никакого завещания: все, что он написал, в том числе одно из писем, содержащее советы организационного характера, было зачитано делегатам на съезде партии. Разговоры о сокрытии «завещания» были «злостным вымыслом». Заявление Троцкого было опубликовано 19 июля в английской левой газете «Санди уоркер», а 1 сентября 1925 г. — в русском партийном журнале «Большевик». Это было последней победой сплотившегося триумвирата.
По возвращении в Москву Троцкий был назначен, в основном чисто номинально, на два или три невысоких поста в промышленности. До конца года он произнес несколько речей, написал статьи по индустриальному развитию и планированию, подчеркивая необходимость «догнать Запад», но не бросая прямого вызова политике партии. Благодаря его сдержанности последние узы, скреплявшие триумвират, окончательно ослабли. В связи с хлебным кризисом началась легкая перебранка, перешедшая в открытые распри. Зиновьев и Каменев, отойдя от своей прежней позиции, выступили против ориентации на крестьянство, за что так рьяно продолжал ратовать Бухарин. В сентябре Зиновьев направил в «Правду» для публикации статью под названием «Философия эпохи». Статья содержала нападки на эмигрантского писателя Устрялова, который с энтузиазмом и одобрением отнесся к тому, что Бухарин поддержал кулаков, и радостно провозгласил, что «крестьянин становится единственным настоящим хозяином советской земли». Зиновьев сделал вывод: «Нэп наряду с тем, что мировая революция откладывается, среди других опасностей таит в себе опасность перерождения». Центральный Комитет партии настоял на том, чтобы убрать из статьи
