дорогу смотри.
Она не отрывала глаз от экрана.
— Я смотрю. Ты сказала, что я дурак.
— Ну.
— Тогда почему второе место?
— А сам как думаешь?
— Ничего я не думаю. Ты же сказала.
— Сказала и сказала.
— Нет, а второе-то за что?
— Отстань, а?
Въехали во двор. Серёга внятного ответа так и не дождался. Но замолчал.
За ужином попробовал ещё раз задать тот же самый вопрос, но жена глянула на него уже совсем-совсем сонными глазами и с такой тоской, что настаивать не было никакого смысла.
«Ладно, дурак и дурак, — пробовал успокоить он себя, ворочаясь в постели, — подумаешь! Может пошутила. Устала, ждала, я, идиот, опоздал на целый час — понятно. Так извинился же. Объяснил. Дурак здесь причём?
Серёгу крепко заело. Он попробовал выкинуть все эти мысли из головы, но не вышло. Попытался уснуть — не тут-то было.
«Ладно, дурак. Пусть! — всё крутилось в мозгу — Но нормальный же. Не злой там, не вредный какой-нибудь».
Сергей покосился на жену. Маша приткнулась ему головой в плечо, тихонько посапывая. Волосы мягко упали на лоб и в сумерках так красиво обрамляли лицо, что он на время забылся, любуясь. Потом осторожно поправил одеяло и закрыл глаза.
А сон не приходил.
«Да что за ерунда! Если я дурак, а я ведь и не спорю, то почему сказала только про второе место? Не первое, не третье, не десятое? Может, я бы и в лидеры выбился. Что, совсем дурак, что ли? Но если совсем, то почему не первый?»
Дальше — больше. Через час он уже обдумывал, зачем дуракам, тем более породистым и чистокровным, вообще принимать участие в каких-то соревнованиях, а если участвовать, то где эти соревнования могут проходить. Не по бегу ж, не по прыжкам в длину, ясное дело, тут какие-то шарады решать надо, а может и фокусы разоблачать…
Ещё через час, когда Маша уже разглядывала десятый сон, Сергей, уставившись в сумрак потолка, представлял себе судей на соревнованиях дураков. Кто они, интересно? Такие же дураки, как все, или умнее? А дипломы кто выдает? А значки к дипломам полагаются? У него был знак. Ещё с техникума. С золотыми молоточками железнодорожными на синей эмали. Красивые молоточки.
Потом попробовал вообразить чемпионат мира по дурости, но тут же отмёл эту идею, по причине незнания языков — как понять, дурнее тебя противник или нет, если не разберёшь, что он там вообще бормочет.
Дураки Сергею почему-то виделись в большом количестве. И все разные: круглые, полные, дураки «вообще» и «совсем что ли». Последние одолевали круглых и всё время занимали первые места…
Разбудил крик петуха. Звук доносился из электронного будильника, но был один в один похож на настоящий. Размышления нахлынули вновь, как будто не исчезали.
«Дурак!» — промелькнуло в голове ещё до того, как он опустил ноги на пол. Вторая мысль пришла, как только уставился на своё отражение в зеркале: «Сам виноват!»
От этого внезапного заключения стало немного полегче: «Получил вчера обиду вместо трёпки!»
Начал чистить зубы и… вдруг ударила новая идея: «Приготовлю-ка ей свои фирменные гренки с сыром! Может растолкует наконец, почему не занял первое место?»
Пока жена досыпала утренний сон, на кухне кипела работа. Сергей тщательно взбил яйца с молоком, утопил в них пару кусков хлеба и обжарил в масле до хрустящей корочки. Сверху насыпал тёртый сыр, мелко порезанный укроп и бросил пару крупинок соли с перцем. Омлет довёл под крышкой до нежности цыплячьего пуха и выложил аккуратно на тарелку, капнул бальзам — и вуаля! — никто так не сумеет! — заварил кофе.
Рецепта приготовления бодрящего напитка у него никогда не было. Серёга импровизировал. Но получалось здорово. Всё проделал молча, сосредоточенно и заявился в спальню с полным подносом, в халате и счастливый.
— Маш, — прошептал он, прошуршав тапками по паркету. — Машунь! Доброе утро.
Жена, не открывая глаз, сладко потянулась и зевнула в ладошку.
— А чем это пахнет чудесно?
— Кушать подано! — гордо объявил муж.
Он широко улыбнулся, уже хотел было сделать шаг вперёд, вытянул руки, но тапок зацепился за коврик…
Масляным гренкам и чашке кофе, как назло, хватило и этой малости. Первые мигом скользнули с тарелки, а вторая перевернулась.
— Ай-й!
Весь завтрак с негромким «хлоп!» шлёпнулся на пол. И кофейный кипяток разбежался коричневыми ароматными ручейками…
Маша вскрикнула. Серёга замер.
— Ставь всё на тумбочку скорее и иди ко мне! — скомандовала жена.
Обняла.
— Дурачок ты мой, дурачок, — она гладила Серёгу по голове, а тот молчал и чувствовал себя именно так, как сказано.
Ночные сомнения и горькие думы уже готовы были вернуться с новой силой, накинуться печалью, но тут:
— Спасибо тебе, хороший мой, — воскликнула Маша. — Спасибо тебе, дорогой мой, любимый! — она гладила его и продолжала приговаривать: — Как же я тебя люблю!
Серёга опешил:
— Да ведь я ж твой завтрак…
— Ох, Серёжа, какой же ты у меня дурак, — глаза жены искрились нежностью. — Как я тебя люблю.
Она потянула его к себе, но Серёга успел пробурчать:
— А сама говорила, что я только второе место займу… Почему?
— Да потому, что я тебя люблю! Потому, что ты у меня единственный и неповторимый… Самый-самый.
Муж так ничего и не понял. Да и кто тут разберёт. Но мысли про «дурака» мигом отступили куда-то и пропали. Словно не было.
Подумаешь, дурак!
КРАХ ВЕЛИКОГО ЗАМЫСЛА
Из цикла: «Пираты детского сада»
Терять нам было уже нечего. Ни одному из нас. Хромой Джо лишился наследства после того, как его противный дядя отписал миллион своей внучке. Дырявый Билл профукал последний талер на скачках. Крошка Ганс окончательно распрощался с надеждой вырасти хоть на дюйм выше спинки собственной кровати. А я, Красавчик Сэм, имел такую кличку, что со стыда можно под землю провалиться. Стало ясно, морской разбой — наш единственный выбор. Мы ударили по рукам, облизали ложки, и вместо клятвы стали тыкать ими друг другу в глаз, чтобы заделаться настоящими пиратами. Всё бы вышло тип-топ, если бы не Кира Семёновна. Воспитательница выгнала нас из столовой и отправила на тихий час.
ПОЛУНДРА!
Из цикла: «Пираты детского сада»
Едва удерживая на гребне волны утлое судёнышко, я краем глаза заметил утопающих. Первым у самого борта вынырнул Крошка Ганс и натужно прохрипел: «Помоги!» Моя жилистая капитанская рука тут же потянулась ему на помощь и скоро на борту нас было двое. Ганс, — крепкий орешек! — по самые уши замотанный в простыню, выхватил детскую лопатку и
