class="title1">
ЗВУК ЕДЫ
Звук еде необходим. Да, в ресторане можно заказать готовое блюдо. На любой вкус. Но хорошее угощение по-настоящему приятно, если ты слышишь, как оно разговаривает.
Доводилось есть яичницу? И каково это, если она уже приготовлена и абсолютно молчалива? Всё равно что отсидеть в опере два акта с ватой в ушах. Безмолвная яичница н и ч т о по сравнению с говорящей. Шкворчание на сковородке — её важнейший атрибут. Как хвост у кота. Кто готовил правильный завтрак — знает.
Если уха не булькала в котелке под треск костра — вы зря тратите на неё время.
Если каша не пыхтела из-под крышки прямо вам в лицо — вы занимаетесь сексом по удалёнке!
Если чайник не свистел на плите с восторгом и приветом — как вообще жить?!
Слава богу, хоть маринованные огурцы свой хруст всегда носят с собой.
А без звука в пищу годятся только сало да селёдка.
ПОСТУПОК
Что-что, а серьёзные поступки меняют людей по-настоящему. К первому в жизни эксперименту я готовился основательно. Надел высокие отцовские сапоги, вышел на дорогу и встал в глубокую лужу.
Лужа не болото, понятное дело. Не беда. Главное — не сомневаться. Крепко ухватил себя правой рукой за воротник рубахи и стал тащить вверх. Изо всех сил. Так старался, что в лопатке заломило. Не вышло! Тогда попробовал левой. И всё это время внимательно следил за сапогами. Поднимутся из воды?
Нет.
Тогда, немного отчаявшись, но с верой в успех, ухватил ворот обеими руками. Поднатужился. Ещё немного… и в этот момент…
Случилось то, чего ждал с нетерпением — настоящее чудо! — я медленно… может совсем чуточку… слегка… приподнялся из воды. Вот не вру ни капли. Приподнялся. И если бы в следующий миг рубаха не треснула…
Короче говоря, из лужи я вышел совсем другим человеком.
История барона Мюнхгаузена, которую бабушка прочитала мне накануне вечером, оказалась правдой. Чистейшей правдой. Ясное дело, теперь надо стерпеть нагоняй за порванный воротник, но потом… тренироваться, тренироваться, тренироваться.
Барон-то был взрослый. И силён до чёртиков. Хотя вряд ли он так уж легко вытаскивал себя из болота, когда ему было всего пять.
Так что у меня всё впереди.
НА КРАЮ
Крошечная планета, медленно вращаясь, плыла в безграничном космосе. Солнце скрылось где-то внизу и над миром повисла ночь. На краю сидели двое, болтая ногами над бездной.
Она, совсем-совсем юная, хрупкая, в лёгком светлом платье, время от времени откидывая со лба пряди непослушных волос, разглядывала звёзды. Прищуривая то один то другой глаз, девушка носком туфельки закрывала в небе разноцветные искорки и задумчиво улыбалась.
Он, чуть постарше, широкоплечий, рыжеволосый, мял в руках козырёк своей кепки, держал спину прямо и, как будто готовясь к чему-то, казался слегка смущенным.
Молчание помогла нарушить комета, что пролетела совсем близко. Её длинный хвост был так ослепителен, что прогнал на мгновение темноту ночи.
Юноша глубоко вдохнул и, хотя постарался сделать это незаметным, девушка тут же обернулась.
— Я хочу сказать тебе… — неуверенно начал он.
— Да, — ответила она.
— Хочу сказать, что я… — и сделал выдох: — я люблю тебя.
Юноша осторожно взял руку девушки.
— Я люблю тебя всем сердцем с того самого дня, как мы познакомились.
Теперь, выплеснув восхитительный порыв нежности, он с надеждой смотрел ей в глаза.
Она подалась вперёд, сжала его руку в ответ и прошептала:
— И я тоже люблю тебя.
А после вдруг обняла за шею и быстро, едва коснувшись губ, поцеловала. Оба невольно рассмеялись. Потом снова потянулись друг к другу, обнялись, теперь уже крепко-крепко, и замерли.
— Какое волшебное место, — снова прошептала девушка. — я так счастлива, что ты пригласил меня сюда.
— Это лучшее, что есть на моей планете, — гордо ответил юноша. — Я счастлив, что произнёс важные слова именно здесь. Над звёздами.
— Неужели ты не сказал бы этого где-нибудь ещё? — чуть подзадорила она.
— Мне хотелось быть с тобой непременно в этом месте. У нас принято… так заведено. Мы произносим слова любви тут. На краю.
Он и она, следуя порыву искреннего, переполнявшего обоих счастья, снова поцеловали друг друга.
— А знаешь, мне никогда ещё не приходилось тут бывать, — она откинула волосы на плечи. — Сидеть на самом краешке планеты и болтать ногами. Ведь я жила на Земле.
— Разве у вас нет такого места? — удивился он.
— Нет…
В глазах девушки скользнула нотка печали. Но тут же пропала.
— Представь, Земля огромная и вовсе не плоская… Она как шар. И никакого края.
— Совсем-совсем?
— Совсем.
— И там нельзя сидеть вот так, свесив ноги в ночное небо над звёздами?
— Нет.
— Но тогда… — юноша улыбнулся, — как на вашей планете люди признаются в любви?
— Не знаю, — засмеялась она. — Наверно, потому и покинула её, чтобы услышать от тебя самые дорогие слова.
— Тогда можно мне повторить их?
— Я буду счастлива!
Юноша вскинул руки к небу и прокричал:
— Я люблю тебя! Люблю!
Они замерли в долгом поцелуе.
Наверху, рядом, вокруг, под ногами — повсюду сверкали звёзды и сияли, как праздничные свечи. А из тишины доносился отчетливый шорох их мерцания…
ДУРАК
— Да ведь я же не нарочно. Ну, правда, Маша. Я торопился.
Жена обняла мужа за шею и ласково прошептала в щёку:
— Серёжка, какой же ты у меня дурак! Такой дурак, что даже на конкурсе дураков занял бы, наверное, второе место.
Серёга, конечно, чувствовал себя виноватым, что опоздал на целый час, и что отговорки, которые казались совершенно правильными, не сработали, но жена слушать ничего не стала. Обняла вот только и прошептала обидные слова.
— Дурак? — переспросил он. И растерянно добавил: — Маш, а почему тогда второе место?
Та потрепала ему чёлку и рассмеялась:
— Да потому что ты — дурак.
Серёгу это поставило в полный тупик. С одной стороны, хорошо. Вроде бы извиняться не надо, и жена не хмурится, не ругает, с другой — дураком обозвала. Ни с того ни с сего. Смеётся что ли? Он стал выяснять:
— Да почему дурак-то?
— Откуда же я знаю. Давай поехали домой скорее. Уже поздно и спать хочу. Ты помнишь, во сколько я сегодня встала?!
Они сели в машину, выбрались со стоянки. Серёга перестроился в левый ряд, добавил газу, включил радио, послушал, выключил.
— Нет, ты объясни, почему, если я такой дурак, то второе место? Я что, хуже всех, что ли?
Маша копалась в телефоне и не отвечала.
— Маш!
— Ау?
— Ты сказала, что я дурак.
— Ага. На
