резкий, подавляющий. Его и поцелуем-то назвать было сложно — просто грубое насилие, призванное сломить сопротивление. Но почему-то он, — поцелуй! — вызвал внутри такую бурю эмоций и желаний, какую не вызвали ласки принца. А ведь наследник явно старался, в отличие от грозного инквизитора. Удивительно, но я даже на какое-то мгновение забыла о боли, горящей коже и магии, которая бурным потоком вливалась в меня, снося все на своем пути. Обо всем забыла, кроме напористых и таких неожиданно мягких губ дракона, его вкуса и терпкого аромата.
Хорошо хоть это умопомрачение длилось всего пару секунд. Вернулась боль. И я задергалась, задрожала в его руках, вновь пытаясь вырваться и закричать. До безумия хотелось кричать. Во весь голос! Чтобы весь дворец услышал! И от этого желания боль становилась все сильнее, распирая, сводя с ума. Я уже ничего не видела, не слышала и не понимала, все растворилось в этой непонятной боли.
«Ведь не так должно быть. По-другому!»
—… блокируй… блокируй!
—… не может быть… вот тебе и девочка-припевочка…
—… держи. Крепче держи. Не дай закричать!
—… не дай…
Слова, какие-то непонятные, путанные, неразборчивые. Рядом кто-то что-то упрямо твердил, продолжая удерживать меня, но я не понимала. Не желала понимать.
Перед глазами то темнело, то начинали вспыхивать ярко-красные круги. Они из маленьких стремительно разрастались, становясь огромными и такими красивыми.
«Пустите. Пустите! Пустите!!!»
Круги становились все больше, и темнота отступила.
А потом неожиданная тишина и приглушенный свет.
Внезапно я увидела себя в своей комнате. Нет, не той, что выделили во дворце с этими жуткими пестрыми пионами на стенах, а та другая… моя комната в замке отца. Я ведь помнила эти нежно-розовые стены с расписными белыми цветами, уютную мягкую мебель. А еще куклу в большом голубом платье с золотистыми кудряшками.
— Мама, — простонала я.
Она тут же оказалась рядом. Бледная, в домашнем платье, с заплаканными глазами. Упала перед кроватью на колени, хватая мои горячие руки и прижимая их к своим губам.
— Я здесь, милая. Я здесь, моя хорошая.
Ее глаза и даже губы ощущались такими холодными, что я невольно всхлипнула. Мне так не хватало этой прохлады.
— Жарко, мама… жарко.
— Потерпи, моя милая, — заливаясь слезами, прохрипела она. — Потерпи немножко. Скоро станет легче.
— Мама, — снова повторила я, удивляясь, почему у меня такой странный голос. Будто детский.
— Девочка моя, только потерпи, — уговаривала родительница, а слезы все лились и лились из ее глаза.
Хлопнула дверь и в комнату вбежал папа — растрепанный, взволнованный с лихорадочным блеском в глазах.
— Как она?
Он опустился рядом с мамой, а та вместо того, чтобы прильнуть к мужу, вдруг отшатнулась.
— Ребекка, как Шерри?
— Плохо. Ты что не видишь, плохо ей, — прошептала мама. — Жар не спадает, никакие средства не помогают. Я уже все испробовала. Ты же обещал мне… ты же мне обещал.
— Все будет хорошо. Я знаю, что делать.
— Надо рассказать. Слышишь? — выкрикнула она, одарив папу злым взглядом.
Мама никогда на него так не смотрела.
— Нельзя, — покачал он головой. — Ты ведь понимаешь, что нельзя. Если верховный узнает… он убьет ее.
— Мы не можешь этого знать!
— Могу. И знаю. Мы спасем ее, Ребекка, я обещаю. Надо просто поставить блокировку на ее силу. Это временная мера. Но Шерри... — папа осторожно коснулся моей руки, — Шерри, еще слишком мала, она не готова принять всю силу. Придет время, мы снимем блокировку, и тогда ее дар полностью раскроется. Но не раньше, чем она будет готова.
Его голос звучал все тише и тише, а потом и вовсе исчез. Комната словно выцвела, утратила свои краски и постепенно погрузилась в темноту.
Я вновь потеряла сознание.
Казалось, в темноте я пробыла совсем немного. Может, минут десять или двадцать. В крайнем случае, полчаса. Но когда я пришла в себя и с трудом разлепила веки, обнаружила, что за окном забрезжил рассвет, окрасив серо-голубое небо яркими оттенками желтого, оранжевого и розового. Я невольно залюбовалась разнообразием цветов и не сразу осознала, что все… плохо.
Тело не болело, оно словно онемело, я его просто не чувствовала. Совсем никак. Меня словно парализовало: не пошевелить ни рукой, ни ногой. Я и губами-то двигать не могла, как и языком. Изо рта донеслось неясное мычание.
Наверное, настолько сильно я еще не пугалась. Быть овощем, прикованным к постели и не иметь возможности ходить, говорить, обслуживать себя и при этом сохранять ясность ума — это самый страшный кошмар из возможных. Тело моментально вспотело. Странно, но холодный и липкий пот я чувствовала, в отличие от остального.
Не знаю, как далеко зашла бы моя паника, но внезапно из темного угла вперед шагнула фигура светловолосого мужчины с ярко-зелеными глазами.
— Очнулась? — спокойно осведомился эшш Ашхар.
В ответ я снова едва слышно замычала.
— Это временная мера, — пояснил инквизитор, усаживаясь в кресле, которое кто-то заботливо подвинул к моей постели. — Нам пришлось серьезно потрудиться, чтобы скрыть магию. Ты знала, что у тебя стояли очень мощные блокировки на дар?
Я с недоумением посмотрела на него.
— Значит, не знала, — откидываясь на спинку кресла, произнес он, проявив чудеса сообразительности. — Ясно.
«А мне вот ничего не ясно. И чем дальше, тем больше!»
Я снова замычала.
— Онемение начнет спадать через пару часов, — закинув ногу на ногу, сообщил инквизитор.
«Через пару часов? Начнет спадать? То есть не сразу отпустит? И как я это смогу объяснить!?»
Я очень надеялась, что возмущенным взглядом получится передать все мысли, которые крутятся у меня в голове. И вообще дракон выглядел до отвращения прекрасно — свежий, отдохнувший и веселый. Словно это не он всего пару часов назад сходил с ума от довлеющей над ним чужой магии.
— Полностью паралич пройдет через день или два.
«Два дня?! — Я даже забулькала от возмущения. — И как я смогу это объяснить?!»
— Успокойся. Я все продумал.
«Ну конечно!»
— Для начала давай договоримся. Моргнула один раз
