Книга Прощай, детка, прощай - Деннис Лихэйн

По прибытии в Новый Свет Уинтроп и другие первопоселенцы обосновались на клочке земли площадью примерно полтора квадратных километра, большая часть которого была на холме. Холм назвали именем родного английского города — Бостоном. Первая же зима оказалась суровой, и тогда выяснилось, что вода здесь почему-то солоноватая, поэтому поселенцы переправились через пролив, забрав с собой название «Бостон» и оставив на некоторое время то, что в дальнейшем станет Чарлстауном, без имени и назначения.

С тех пор Чарлстаун тесно связан с историей освоения Северной Америки. Основали его ирландцы, здесь прожило десять поколений рыбаков, купцов, ведших морскую торговлю, и портовых рабочих, поэтому горожане печально известны своей немногословностью и нежеланием общаться с полицией, вследствие чего частота убийств здесь хоть и невелика, но процент нераскрытых — самый высокий в стране. Эта неразговорчивость проявляется и в повседневной жизни. Спросите местного жителя, как пройти на такую-то улицу, и он прищурится.

— Какого хрена ты тут толчешься, если дороги не знаешь?! — так мог бы он вежливо ответить и показать, уж если вы ему действительно понравитесь, сложенный кулак с выставленным средним пальцем.

Заблудиться и заплутать в Чарлстауне легко. Таблички с названиями постоянно куда-то исчезают, здания вдоль улиц местами так теснятся друг к другу, что можно легко пропустить переулок, ведущий к домам, которые стоят за ними в глубине. Улочки, ведущие по склону холма, часто заканчиваются тупиками, заставляют водителя разворачивать назад.

Кварталы Чарлстауна меняют характер с поразительной быстротой. В зависимости от направления движения жилой район Мишавам может смениться вполне пристойными, с точки зрения среднего класса, кирпичными домами, подковой окружающими Эдвардс-Парк. Улицы здесь проходят через великолепие колониальных городских зданий из красного кирпича с белой отделкой, обступающих площадь Памятника, и без всякого предостережения или уважения к истории переходят в темно-серый район Банкер-Хилл, один из беднейших белых жилых кварталов по эту сторону от Западной Виргинии.

Повсюду разбросаны исторические здания — из кирпича и известкового раствора или обшитые чем-то вроде дранки в колониальном вкусе. На вымощенных булыжником улицах попадаются дореволюционные бары и места проживания моряков уже после Версальского договора — подобное редко встретишь в других американских городах.

Но тут по-прежнему хрен проедешь. Собственно, последний час этим мы и занимались, следуя за «таурусом» Пула и Бруссарда с Хелен, сидевшей на заднем сиденье, поднимались в гору, спускались, огибали, пытались пересечь Чарлстаун. Изъездили весь холм, петляли по задворкам обоих жилых районов, дергались бампер к бамперу по анклавам яппи в гору мимо Памятника на Банкер-Хилл и вниз по склону к началу Уоррен-стрит. Колесили и у доков, проезжали мимо и старых «железнобоких», и военно-морской базы, и мрачных складов, и крытых ангаров, где раньше ремонтировали танкеры, а ныне перестроили в дорогостоящие жилые помещения, со скрежетом преодолевали ухабы дорог у самого океана вокруг выгоревших помещений давно забытого рыбоводческого хозяйства, где не один умник последний раз видел Таинственную реку, лунную дорожку на воде, когда пуля, начав движение с казенной части ствола, вломилась ему в череп.

Мы ехали по Мейн-стрит и Резерфорд-авеню, поднимались до Хай-стрит и спускались по Банкер-Хилл-авеню и за Медфорд-стрит, обследовали каждую улочку между ними, останавливались у каждого переулочка, вдруг попадавшегося нам на глаза. Искали машину на подпорках. Искали двести косых. Искали Гарфилда.

— Рано или поздно, — сказала Энджи, — у нас просто бензин кончится.

— Или терпение, — добавил я, увидев, как Хелен указывает на что-то в окно «тауруса».

Я снова затормозил, перед нами остановился «таурус», Бруссард и Хелен вышли, подошли к углу и заглянули в переулок. Он что-то спросил, она отрицательно мотнула головой, они вернулись к машине, я снял ногу с педали тормоза.

— Почему мы снова ищем деньги? — спросила Энджи, когда мы стали спускаться по другому склону холма и капот нашей «краун-виктории» смотрел строго в сторону его подножия, а педаль тормоза прыгала у меня под ногой и слышался характерный визг.

Я пожал плечами:

— Может, потому, что это самая верная зацепка за последнее время, а кроме того, вероятно, Бруссард и Пул теперь считают, что ребенка похитили в связи с наркотиками.

— Так где же требование выкупа? Почему Крис Маллен, Сыр Оламон или кто-нибудь из их шайки не дал о себе знать Хелен?

— Может, ждут, пока она сама сообразит?

— Не слишком ли многого они ждут от такой дуры?

— Крис и Сыр ведь и сами не семи пядей во лбу.

— Верно, но…

Мы снова остановились, на этот раз Хелен, размахивая руками и указывая на контейнер для строительного мусора, вышла из машины раньше Бруссарда. На другой стороне улицы шла стройка, но рабочих мы не видели, хотя они должны были быть где-то рядом — фасад здания был в лесах.

Я поставил машину на ручной тормоз, вышел и почти сразу же понял причину возбуждения Хелен. Контейнер, метра полтора на метр двадцать, загораживал собой переулок. В нем на подпорках стоял «гран-торино» конца семидесятых годов, сквозь грязное стекло заднего окна лыбился прикрепленный присосками жирный оранжевый кот с растопыренными лапами.

Поставить здесь машины значило бы загородить проезд по переулку, поэтому пришлось еще покружиться в поисках парковки ближе к вершине холма на Бартлет-стрит. Затем впятером вернулись обратно. За это время на лесах появились строители — с прохладительными напитками и литровками «Горной росы». Увидев Хелен и Энджи, они заулюлюкали им вслед.