Булат Окуджава. Он никак не мог выудить из богатой своей памяти, о чем напоминала ему картина, проплывающая с обеих сторон за иллюминаторами медленно и словно настороженно ползущего вдоль ущелья вертолета. Причем не этот горный пейзаж, как таковой, а что-то в нем очень конкретное и крепко связанное с военным прошлым генерала, который в настоящий момент с несколько рассеянной и чуточку ироничной ухмылкой, застывшей на губах, наблюдал за медленно разворачивающейся перед глазами панорамой. Впрочем, в те времена праздное, вот как сейчас, любование пейзажами было непозволительной роскошью, а если уж приходилось обращать на них внимание, то лишь с целью постановки очередной боевой задачи…
Вверху, если приблизить лицо почти вплотную к холодной линзе иллюминатора, в развороченных расколах между темно-бурыми громадами зазубренных скал и забрызганными снежной сединой зеленоватокоричневыми лесистыми отрогами Западного Саяна можно было увидеть пронзительно-синее небо — весеннее и уже предвечернее, судя по его глубокому цвету.
Хотя солнце стояло еще относительно высоко, было заметно, что лётный день быстро подходит к концу, а сколько времени еще оставалось добираться до «места», командир вертолета Гриша Султанов мог сказать весьма приблизительно. И все оттого, что, выражаясь «мягким солдатским языком», все у нас делается через жопу. И гланды оперируем, и маршруты в горах прокладываем. О том; что полетные карты чуть ли не десятилетней давности мало соответствуют сегодняшнему положению дел на земле и что даже видимые ориентиры можно назвать довольно условно, генералу стало известно, когда пролетели не менее двух часов и углубились в горные ущелья. Точнее, после того, как взлетели после краткой посадки в райцентре Тимофеевское, где в губернаторский вертолет подсело местное руководство, чтобы, пользуясь удобным случаем, обсудить с ним, губернатором огромного Восточно-Сибирского края, насущные проблемы, коих всегда хватало. Видно, они очень рассчитывали на благодушное настроение генерала, под которое, как известно, правда не в данном конкретном случае, а, скорее, из опыта досужей молвы, можно многое решить в свою пользу. Вот только генерал, он же губернатор, их разочаровал. Небрежно, но твердо отложил все их «горящие дела» до прилета на «точку». Посмотрим, прикинем, разберемся, тогда и поговорим. По душам. Сперва он станет спрашивать, а они отвечать, после чего он готов поменяться ролями и отвечать на любые вопросы, касающиеся местных проблем.
Проблемы с полетными картами не сильно волновали генерала. Их обязаны решать те, кому это положено. Вот возвратимся в краевой центр и предложим доложить соответствующим службам, в чем дело. А лезть сейчас в чужие дела, тем паче давать непрофессиональные советы пилотам, что обычно просто обожает делать начальство любого уровня, мы не станем. К тому же Толя Романовский, глава тимофеевской администрации, которого позвал Султанов, прошел в кабину летчиков — его район, кому ж и знать собственные «ориентиры»! Похоже, что и экипаж в присутствии Романовского обрел уверенность. Во всяком случае, «вертушка», как привычно называл свой губернаторский вертолет генерал, после этого пошла заметно спокойнее. Она перестала то и дело кидаться из стороны в сторону, избегая столкновений с неожиданно появлявшимися «из-за угла» острыми и вообще-то смертельно опасными скальными выступами и прочими капканами, расставленными матушкой-природой специально на таких вот нахальных ее «покорителей», прущих иной раз напролом. И нервная болтанка прекратилась не оттого, что вдруг все эти опасности куда-то исчезли, а потому, что Султанов, хоть и летал здесь не раз и визуально представлял себе федеральную автомобильную дорогу, ведущую через мощные кряжи Западного Саяна в город Кызыл, с подсказкой Толи чувствовал себя гораздо увереннее. Эта трасса, собственно, и являлась теперь главным ориентиром для экипажа. Впереди по курсу, на перевале Усинского хребта, почти у истока одноименной речки, возводилась нынче уникальная для России горнолыжная база — курорт поистине мирового уровня. Как в Швейцарии. Или в Австрийских Альпах. Или в горной Баварии. Так что шли себе более-менее спокойно вдоль петляющей автотрассы на сравнительно небольшой высоте, внимательно глядя по сторонам, чтобы не напороться ненароком на линию высоковольтной электропередачи. Ни черта ж этого нет на карте…
А генерал, пользуясь нечасто выпадавшими минутами затишья в его вечно бурной и Даже отчасти суматошной губернаторской деятельности, предавался размышлениям. И подумать, как всегда, было о чем.
Взять хотя бы самое близкое, лежащее, что называется, на поверхности, — тот же горнолыжный центр, или круглогодичный международный курорт, как походя там еще, в Москве, заметил президент. Разговор состоялся тогда пусть и недолгий, но довольно перспективный. В том смысле, что президент воспринял предложение губернатора о создании крупнейшего в России спортивно-туристического центра не только благосклонно, но и с видимым удовольствием. Сам большой любитель горнолыжного спорта, он с ходу засыпал Алексея Александровича вопросами о том, как да что они себе в Саянах напланировали, выдал парочку ценных советов относительно устройства лыжных трасс и инфраструктуры спортивного комплекса, а затем предложил посмотреть на дело шире — в плане уже международного курорта. Стал приводить примеры подобных комплексов мирового класса, в которых побывал в разные времена, словом, загорелся идеей всерьез. Ну а когда поданная снизу идея встречает активную поддержку на самом верху, проводники оной могут рассчитывать и на соответствующее финансирование, и, естественно, на вполне приличные дивиденды.
Алексей Александрович Орлов, в недалеком прошлом бравый десантник и боевой генерал, поднявшийся по служебной лестнице до верхней ступеньки государственной власти, до ближайшего окружения президента страны (не нынешнего, нет, а того, прежнего, воспоминания о котором у генерала остались самые скверные), не кривя душой, все же не мог считать себя, по большому счету, искушенным в околокремлевских интригах. И то, чего он добивался в жизни, тоже не являлось даром Божьим либо результатом каких-то счастливых случайностей. Удача приходила как результат личных трудов, причем тяжких и постоянных. И только теперь, занимая губернаторское кресло уже второй срок, Орлов понял или, скорее, стал наконец трезво оценивать некоторые азы хитроумной придворной политики, точнее, науки. А согласуясь с ней, следовало, как, впрочем, и во все иные времена, представить для начала собственную идею неким откровением своего главного начальника, оставив за собой роль вдумчивого и толкового исполнителя, не бравирующего при этом излишней самостоятельностью. Но в еще большей степени задуманное тобой дело зависело от выбора момента его оглашения. Не к месту и не ко времени высказанное дельное предложение может быть загублено на корню, чтобы затем возродиться в других, более расчетливых и ловких головах.
Есть старый такой анекдот о том, как одного еврея вызвали на Лубянку и предложили написать письмо родственнику, проживающему в Америке, от знакомства с которым бедный еврей открещивался всеми силами. Но как бы ни открещивался, пришлось-таки уступить настоятельным «просьбам» чекистов, и письмо свое он начал следующими словами: «Дорогой Изя, наконец-то выбрал время и место написать тебе…» Орлов никогда не был антисемитом, вообще не впадал в крайности в этих вопросах, а еврейские анекдоты нравились ему именно своей безысходной мудростью. И потом, если уж по правде, за долгие годы службы он научился распознавать тех, с кем приходилось лямку тянуть, на кого можно, а на кого ни в коем случае нельзя положиться, и национальность тут ни малейшей роли не играла. Вот исходя из этого генерал и определил себе «время и место» для краткого, но душевного разговора с президентом. Оба они были лыжниками. Но президент, как уже замечено, предпочитал крутые спуски с горных вершин, а генерал — марш-броски на дальние дистанции, в коих нечасто находил себе достойных напарников. Так разговор плавно и перетек в плоскость заранее обдуманных замыслов, которые могли бы сделать честь державе.
