тела, бешено извиваясь и щелкая, как безумный. Кит много странствовал, но этих звуков не понял.
Что скрывать, Полосатик даже рад был прервать на время свою песнь, чтобы рассмотреть дельфина получше. Самец, один, без стаи, большой и сильный. И тут кит заметил страшные раны на его теле. И сразу стали понятны тревожные вибрации в голосе одинокого скитальца. Он явно пытался что-то сообщить, но кит ощущал только гневные интонации. И в этот момент дельфин рванулся вперед и протаранил его. Полосатик чуть не рассмеялся, но тут же сообразил, что дельфин в беде, и притом в большой. Им владел ужас. Кажется, он потерял рассудок.
А Гугл не мог простить себе ошибки. Пятно на сонаре, которое он преследовал, оказалось вовсе не Базой, а вот этим несуразным существом. Он никогда не видел таких. Оно притворилось Базой, обмануло его и заставило уйти так далеко от того места, где могла быть настоящая База, что теперь ему уже не вернуться туда. Гугла ошеломило это огромное существо, но сильнее он сокрушался из-за своей ошибки. Ведь он думал, что нашел Базу. Никогда раньше ему не приходилось всерьез нападать на кого-нибудь, такое всегда оказывалось либо игрой, либо испытанием, но теперь Гугла переполняли ярость и горе. Он хотел только укол, хотел, чтобы его мучения кончились. Он кричал, как будто кит мог помочь ему. «Работа!» Он выкрикивал это заклинание так, словно оно могло превратить незнакомый океан в привычный, в тот, который он знал. Удар в китовый бок отнял у него последние силы, сердце билось в сумасшедшем предсмертном ритме. Дыхало открылось, вода хлынула внутрь, и Гугл начал тонуть. Он смутно чувствовал, что его поднимали. Оказавшись на поверхности, он отчаянно кашлял и задыхался, бессознательно опираясь на огромный плавник Полосатика, осторожно его поддерживавший. Сил шевелиться не осталось. На миг ему показалось, что он оказался в надежных постромках у себя на Базе. Наверное, он выполнил миссию. Теперь можно отдохнуть…
Полосатик думал, что делать дальше. Он держал Гугла на поверхности, достаточно высоко, чтобы тот свободно дышал, но так, чтобы его обожженное тело оставалось в воде. Дельфин снова и снова выкрикивал один и тот же звук, и его страдания напомнили горбачу о том, как кричали маленькие китята, думая, что потерялись. А потом приходила мать, пела им негромкую колыбельную, и они быстро успокаивались. Кит решил сделать так же. Он вспомнил песню, которую пела ему мать, содрогнулся от утраченной навсегда любви и запел. Через некоторое время маленький дельфин перестал дергаться возле его плавника. Полосатик было подумал, что песня его успокоила, но тут дельфина начали бить конвульсии. Гигант прислушался и понял, что того мучают усталость, боль и голод. Сначала ему нужен сон, без отдыха он умрет, но было что-то еще. Горбач настроился поточнее, чтобы почувствовать мозговые волны маленького сородича. То, что он понял, поразило его. Невозможно было представить то, что мучило это существо. Казалось, дельфин боролся с собственным разумом, и, несмотря на то что животное было маленьким, киту стало больно удерживать контакт, объединивший их сознания. Можно было бы попробовать еще одну вещь… Она либо убьет страдальца, либо вылечит. Кит оставил колыбельную, убедился, что дельфин в безопасности, а затем из самой глубины своего существа выдал определенным образом модулированный вой. Он был долгим и медленным, как волны, плывущие от одного дальнего берега через океан к какой-то далекой цели. Долгая пауза… и он снова взвыл.
Тот же самый звук когда-то слышала Эа. Он разносился по океану болью, любовью и тоской. Он пронизал каждую клетку тела Гугла, особенно сильной оказалась пауза. Дыхание афалины остановилось. Кит ощутил, как напряжение покидает тело дельфина. Так. Он убил его, единственное существо, которому довелось услышать его песню. Но Полосатик еще не успел обрушиться на себя с упреками, как Гугл сделал глубокий вдох, а потом его дыхало мягко закрылось. Очень осторожно горбач опустился под воду, продолжая надежно поддерживать маленького дельфина плавником. Кит терпеливо ждал, вслушиваясь в чужое дыхание, фиксируя даже крошечный момент переключения работы полушарий мозга, одинаковый для всех китообразных, будь то огромный кашалот или маленький дельфин. Он слушал. Дельфин снова дышал. Он самостоятельно поднялся к поверхности. Дыхало снова открылось. Но кит не поверил, что тот в одиночку сможет справиться с тяжелой работой. Он погрузил афалину в глубокий исцеляющий сон. Так киты обычно заботились друг о друге во время болезни или горя. Если имелась надежда на выздоровление, стадо поддерживало родичей на поверхности, пока к ним не возвращались силы. Если же этого не случалось, они позволяли своему возлюбленному собрату кануть в океанские глубины и обрести единство с океаном.
Сердцебиение пациента замедлялось, восстанавливало утраченный ритм. И тут кит понял, в чем ошибался. Его песня не только для его народа, он должен петь для всего океана. И кстати, надо бы поесть.
Конечно, он ворчал, но при этом оставался прилежной нянькой. Обычно после завершения своего песенного цикла он сразу же засыпал, стоя вертикально в воде метрах в десяти под поверхностью. Проснувшись, на этот раз он собрался, как обычно, отправиться на поиски еды. Но как же он уйдет? Его пациент может запросто утонуть. Он ввел Гугла в такой глубокий транс, что дыхание дельфина стало намного реже, чем в обычном состоянии, даже чем в состоянии обычного сна. Но терпение являлось врожденной добродетелью крупных китообразных, и поэтому Полосатик просто ждал на поверхности, а чтобы не терять время даром, решил поразмышлять над своей песней.
Долгая кочевая жизнь обеспечила ему знания о многих обитателях океана, но сейчас он сосредоточился только на себе подобных. Помнится, когда ему попалась компания горбачей-холостяков, их беззаботное настроение удивило Полосатика. Они, в свою очередь, удивлялись и не понимали мрачности гостя. Убедившись, что раненый дельфин безопасно пристроен между его плавником и боком, кит решил повременить с едой и запел. Он не хотел петь о неприятных вещах, но выбора не было, он обязан говорить правду и предупреждать всех, кого сможет. Развеселые холостяки держались за свой крошечный клочок океана, распевая одни и те же отрывки песен о счастливых путешествиях, о которых сами они понятия не имели. Он ушел, потому что считал это бессмысленным, к тому же ему не нравился их фальцет. И лишь теперь ему пришел в голову вопрос: а почему там не было ни малышей, ни стариков, ни самок? В его семье молодых самцов иногда отправляли большой компанией, чтобы они играли в свои буйные игры где-нибудь подальше. Может быть,
