же принял у меня из рук папку, посмотрел на название и хмыкнул:
– Мишка-конвертик? И что я могу узнать об этом типе нового?
– А вы посмотрите-посмотрите. Не поверите, товарищ Аджубей, но именно этого человека поставят во главе СССР после правления Брежнева.
– Конечно не поверю, – Алексей Иванович открыл папку.
– Так вы не верили, что Брежнева поставили надолго, – вздернул бровь Зинчуков. – Как вы говорили? Если дословно, то: «Скоро все переменится. Лёня долго не усидит, придет Шелепин. Шурик меня не забудет, ему без меня не обойтись. Надо только немного подождать»…
– Не капайте на мозг, Артём Григорьевич, – буркнул в ответ Аджубей. – Я и в самом деле так думал.
– Но, как оказалось, думали вы не совсем так.
– Брежнев оказался хитрее.
– Да, он вовсе не тот устроитель праздников и банкетов. Он был для партийной элиты более симпатичен, чем прямой Шелепин. И плевать все хотели на развитие страны – многие просто тряслись за места для своих задниц. Сейчас то же самое происходит. А вот документы на того, кого в будущем поставят на роль руководителя СССР, тоже подтверждают, что это очередной устроитель праздников и банкетов. К нему Андропов не просто так в Ставропольский край ездит отдыхать… Он тоже «удобный» человек, как и Брежнев…
– Мы все ошиблись…
– За ошибки приходится платить. Сейчас вы сами можете видеть, что страну втягивают в очередную крупную ошибку. И если бездействовать, то лет через двадцать страна улетит в такую пропасть, что выбраться из неё будет ой как непросто.
Аджубей хмыкнул недоверчиво:
– Мне кажется, что вы просто сгущаете краски.
Зинчуков переглянулся со мной. Я знал, что он пришел в этот мир из своего времени, где уже вовсю бушевали последствия ядерной войны. Да и Вягилев тоже попаданец из другого мира. Все мы вернулись во времени, чтобы исправить какую-либо большую ошибку, а вслед за нами (или перед нами) в этот мир прыгнули посторонние личности, которые хотели ещё больше навредить России. Навредить СССР.
Поэтому такое вот недоверие от человека, который знает многое о подноготной политической арены, не могло не затронуть ни Зинчукова, ни меня.
– Вы почитайте материалы, вам будет интересно, Алексей Иванович, – ответил на это Зинчуков и поставил турку на газовую горелку.
Журналист углубился в чтение. Понемногу складка между бровями начинала разглаживаться, а сами брови поползли вверх. Удивление читалось на лице Аджубея в полной мере. И это у того, кто немало видел и слышал грязи.
Вскоре по кухне поплыл ароматный запах кофе. Кофемолка в это время смолола ещё одну порцию. Зинчуков вопросительно взглянул на меня, но я покачал головой. Нет, кофе мне не хотелось. Да и спать особо не тянуло – выброс адреналина после ночной гонки будоражил кровь лучше всякого энергетика.
Не каждый день мчишься по ночному Ленинграду сломя голову и уповая лишь на то, чтобы никто в этот момент не переходил дорогу. А ещё лежащий человек за спиной придавал сил.
И вот этот человек теперь сидел в нашей кухне и листал дело, заведенное на Горбачева. А ведь я ещё не успел пролистать и не знал, что находится внутри. Старался по лицу Аджубея понять – что именно он там читает? Что он видит, если так хмурится, а потом удивленно вскидывает брови.
Думаю, что ему мог быть знаком Горбачев. Всё-таки партийная элита любила отдыхать в Ставропольском крае, так что мог и Аджубей туда заглянуть с семьёй. Да, после отставки Хрущёва «отставили» и самого Аджубея, засунув его на такую должность, где он мог спокойно сидеть и не рыпаться, чтобы не засунули дальше.
В политической борьбе подобное «засовывание» было сродни «черной метке» у пиратов. То есть в политическом плане человек умирал и с ним никто не хотел знаться. Как будто человек становился заразным и мог своей беседой заразить и того, с кем недавно здоровался и кому ещё недавно был рад.
Даже жена Алексея Ивановича в своё время вспоминала, как однажды Аджубей был приглашен к знакомому профессору на юбилей. Так как у Аджубея язык неплохо подвешен, то он вел этот юбилей наравне с вызванным Юрием Никулиным. Шутки, юмор, анекдоты и поздравления сделали прекрасный вечер юбиляру, а уже потом его вызвал к себе министр образования и спросил: «Зачем тебе это надо? Зачем ты позвал Аджубея? Не стоит больше так делать!»
И я не совру, если подобное отношение было и к Шелепину, а также к Семичастному. Они оказались на стороне проигравших и их тоже «засунули». И даже когда встречали на аллее во время прогулок, то бывшие партийные товарищи старательно делали вид, что незнакомы с идущими.
Подлость и страх были одними из составляющих партийной элиты в это время. Впрочем, вряд ли кто с чистыми помыслами и горящим сердцем могли занимать высокие посты – они были слишком неудобными для тех, кто любил, чтобы креслице не шаталось, чтобы денежки капали, чтобы дети были обеспечены и старость можно встретить на комфортной даче со всеми удобствами.
Так, а что я знал про Аджубея?
Знал, что студентом Алексей Аджубей пришел стажером в отдел спорта «Комсомольской правды» и остался в газете. Заведовал отделом студенческой молодежи, отделом искусств, стал заместителем главного редактора. Быстрому возвышению он в равной степени был обязан и высокому положению тестя, и собственным талантам.
Прирожденный газетчик, Алексей Аджубей все должности занимал по праву. Как выразилась одна его сотрудница, «он любил газету, как женщину». Другое дело, что, не будь он зятем Никиты Сергеевича, едва ли его карьера оказалась бы такой быстрой.
Родственные отношения не спасали Аджубея от всех неприятностей. Некоторые члены президиума ЦК, возмутившись очередным номером «Комсомолки», снимали трубку вертушки и звонили главному редактору:
— Товарищ Аджубей, в чьих интересах вы напечатали статью в сегодняшнем номере?
Алексей Иванович не знал, что последует за этим выговором: не позвонит ли разгневанный член президиума ЦК самому Хрущеву? Не разозлится ли Никита Сергеевич на своенравного зятя, который создает ему лишние проблемы, и не скажет ли: подберите-ка ему другую должность, менее заметную?
Поэтому Аджубею приходилось ладить и с большим начальством, и с аппаратом ЦК, который способен был испортить жизнь главному редактору газеты. Но у него было еще одно преимущество: он знал, как Хрущев относится к тому или иному чиновнику, поэтому на раздраженный вопрос мог уверенно и даже с вызовом ответить:
— Эта статья опубликована в интересах советской власти.
