и возможность «поэскадронного» отхода в ближний тыл (максимум – считаные километры: за соседним холмом), с тем чтобы пересесть на свежих коней, довооружиться и вернуться на поле боя. Однако даже для такой армии этот момент достаточно неприятен. Вот тут и пригодится тяжелая кавалерия, немногочисленная, но составляющая ударный кулак всей армии.
Практически все реконструкторы склонны считать, что ее атака была решающей и могла коренным образом изменить ход сражения, причем панцирная кавалерия буквально врезалась в ослабленные вражеские ряды, нанося копейный удар (пускай он и не сродни встречному соударению взаимно атакующих всадников, как то практиковалось у рыцарства), а потом довершая дело клинками и булавами. После чего, когда противник, наконец, не выдерживал и обращался в бегство, начинался финальный этап: монголы активно преследовали отступавших, нанося им огромные потери, иногда даже большие, чем во время самой битвы. Это в основном осуществлялось уже силами легкой конницы, во время предшествующего боя выполнявшей в основном вспомогательные задачи, а потому сохранившей свежих коней.
Вполне логично. Этому не противоречит и тот факт, что монгольское наступательное вооружение по самому своему характеру предназначено для поражения слабозащищенного противника в бою на дальних дистанциях. Ведь количественно все равно преобладает средневооруженная конница (у всех врагов – тоже!), которой очень “по руке” стрелы с плоскими и широкими, до 4—5 см, наконечниками, предназначавшиеся для стрельбы по не защищенной доспехами цели, двуногой и особенно четвероногой. […]
Но если сама монгольская тяжелая конница, у которой защищены и кони, и люди, действительно должна была врезаться во вражеские ряды с копьями наперевес, то отчего тогда у всех конников, даже тяжеловооруженных, седла с низкими луками, не приспособленные для конной сшибки? И манера езды – тоже: на коротких стременах, с высоко поднятыми коленями, “лучная”, а не “копейная”. Положим, фронтальное столкновение на рыцарский манер и не предусматривалось; но все равно при таких обстоятельствах тяжеловооруженный батыр слишком легко может быть сброшен с лошади. Тогда имеет ли смысл вообще врезаться во вражеские ряды? И вообще: ставилась ли перед панцирными батырами такая цель?
Может быть, их высокая защищенность – “девайс” для лучной стрельбы? Будучи трудноуязвимыми, они подъезжают на сравнительно близкое расстояние и расстреливают врага прицельно, на выбор: им ведь, помимо прочего, не надо сложно маневрировать, носиться перед вражеским войском галопом, “сбивая прицел” неприятельским лучникам…[177]
Ничего невероятного в этом нет: такая тактика была характерна для тяжеловооруженных разновидностей степной конницы на всех этапах ее существования, начиная со скифского включительно. Правда, даже тяжеловооруженные скифы еще не имели стремян, так что для них в принципе было почти невозможно “врезаться” во врага. Для монголов такая возможность закрыта не была. Но очень возможно, что даже тяжеловооруженные монгольские всадники и даже во время ближнего боя главным образом стреляли, “бросая” большие стрелы с широким наконечником вблизи в лицо, в руки и пр. А колоть и рубиться начинали лишь после того, как все возможности вести стрельбу оказывались исчерпаны.
[…] А что тяжеловооруженные всадники делают в самом конце боя, когда сопротивление врага уже сломлено? Похоже, пересаживаются на запасных лошадей и принимают участие в преследовании, помогая легковооруженным и тем из средневооруженных, кто пока еще сохранил силы (ведь именно эта категория воинов принимает на себя основную тяжесть боя), при этом опять-таки работая как лучники!»[178]
Вероятно, можно констатировать тот факт, что наступательное вооружение дружинников было в большей мере, чем у монголов, приспособлено для поражения защищенного доспехами противника (узкий граненый наконечник копья, клевец, чекан). В принципе, при прочих равных условиях, это давало дружинникам некоторое преимущество в рукопашном бою с тяжеловооруженными монголами. Но в том-то и дело, что Чингисхан внедрил в свою армию столь развитое военное искусство в первую очередь для того, чтобы лишить противника возможности сражаться на равных.
Монгольский тяжеловооруженный всадник при лобовом столкновении с дружинником был бы выбит из седла, так как монгольские седла были приспособлены не для конной сшибки, а для стрельбы из лука. Дело в том, что монголы использовали короткие стремена и высокие седла. Это давало им возможность, приподнявшись на стременах и удерживаясь шенкелями[179], балансировать корпусом и амортизировать ногами, ведя при этом стрельбу из лука. Стоя на стременах, они избавлялись от тряски во время скачки, сохраняя корпус в относительном покое. Дружинники для обеспечения устойчивости в момент копейного удара использовали длинные стремена и седла с высокой и широкой задней лукой. Всадник упирался в стремена вытянутыми вниз и слегка вперед прямыми ногами, корпус откидывал назад и опирался на заднюю луку седла. В этом случае сила удара копья складывалась из скорости и массы коня и массы тела всадника.
Монголы легко выходили из этого положения, так как монгольская кавалерия была слишком маневренной для проведения против нее копейной атаки плотным строем, монголы легко уклонялись от нее, засыпая строй дружинников стрелами. Защитное вооружение дружинников не обеспечивало надежной защиты, так как стрела, выпущенная из монгольского лука, при наличии бронебойного наконечника и попадании в цель под углом, близким к прямому, на расстоянии до 100 м пробивала кольчугу, а на дистанции до 50 м – ламеллярный или ламинарный доспех. Положение усугублялось отсутствием у русских дружинников средств защиты для коней, а организация войска не позволяла обеспечить его прикрытием от метательного оружия до момента атаки. Таким образом, «стрелы […] заставляли лошадей неистово метаться, вставать на дыбы или скакать бешеным галопом в разные стороны, внося страшное замешательство в любое кавалерийское формирование. […] стрела, вонзившаяся в тело коня, причиняет ему ужасные мучения каждую секунду. Конь перестает слушаться всадника и скоро сбрасывает его»[180].
В результате поражения монгольскими стрелами лошадей первой шеренги практически одновременное падение передовых коней и всадников превращало строй атакующих в беспорядочную свалку, в мешанину из тел людей и животных. Это не позволяло дружинникам довести атаку до конца и вступить в прямой боевой контакт с монголами.
В тех случаях, когда монголы из-за природных условий были ограничены в маневре, они помещали в передние линии центра своего построения вспомогательные части, набранные из кочевых и полукочевых народов. Подставив союзников под главный удар русских войск, монгольская армия в это время играла роль заградительного отряда. В результате основные потери при завоевании Руси понесли монгольские союзники.
Теперь на конкретных примерах посмотрим, какие тактические приемы использовали монголы в боях с европейскими рыцарями.
Битва при Лигнице (9 апреля 1241 г.)
Численность сторон: монголы – 2 тумена (20 тыс. воинов); поляки с союзниками под командованием князя Генриха II Благочестивого (1192—1241) – ок. 25 тыс. воинов.
Перед началом сражения монголы на поле выставили только легковооруженных всадников, а тяжеловооруженных оставили в
