помещение? Опять лаборатория? Кафельная плитка кое-где отвалилась. Когда-то она была белая, но теперь заляпана бурыми и черными пятнами, потеками, разводами. Больше похоже на мясницкую. Я сглотнул нервный ком. Действие жабы закончилось? Йода больше не абонент. Сила не… хм… а что-то определенно осталось. Энергия тонким ручейком вливалась в мое обессиленное вражеской химией тело. Но этого мало… мало, блин! Так, главное — не поддаваться панике. Сила бежит во мне, и я един с Силой. Йокарный иконостас, как сказал бы Егорыч, только бы не отпустило раньше времени! Надо их как-то заболтать, усыпить бдительность, вырваться и устроить адский де-е-естро-о-ой!
— Эй, немчура недобитая! — крикнул я. — А ты в курсе, что Гитлер капут?
— Можно мне снова его обездвижить, герр? — облизывалась полоумная теща.
— Найн, майне либе гретхен… — к ней подошел черный ублюдок в маске.
— Так ты, значит, Ульрих? — я презрительно усмехнулся. — Ты откуда, блин, нарисовался вообще?
Он бешено засопел, но все же ответил:
— Ты меня знать? Я есть доктор Ульрих фон Рихтер! Я работать в бункер, делать биологише ваффен для майн Фюрер во славу великий Рейх! Фатерланд начинать война — майне лабараторийа новый подопытный, много советише зольдаттен — карашо! Зер гуд! Но злой ирония судьба — русиш партизанен взорвать выход. Я проводить здесь восемьдесят лет, наука, трансплантология и выращивание доноров из майне подчиненный продлевать майн жизнь! Я знать, Рейх не оставлять своих сынов. И мы дождаться. Сейсмограф передайтен много гроссен взрывен, значит майне коллеген получить вундерваффе — атомбомбе! Взрывен сдвинуть пластен породен, майне зольдаттен найти выход, доктор фон Рихтер выпускать вирусен! — Фашист поболтал колбой с прозрачным веществом. — Вирусен лететь, все заражать, советише — капут, еврей — капут, негр — капут! Великий Рейх — править планетен, йа-йа! Атомарен пиздохен — шайссе! Ульрих делать гроссен Пиздохен!
Капец, да он же наглухо больной! Крышак совсем, видать, уехал за десятилетия под землей. Если я не остановлю гада, всех, кто выжил после ядерных бомбардировок, ждет ужасная смерть. А, может, что и похуже. Ну и кто же, если не я, резкий и опасный джедай, остановит сумасшедшего доктора и спасет мир?
— Евреи, негры… это понятно, — как можно более равнодушно сказал я, — но меня-то зачем схватили? И моих друзей?
— Ихь гипнозен мозген этот милый фрау. — Безумец погладил старую кошелку по ягодицам, от чего та аж расцвела. — Мы либен друк друк! Делать, о, йа-йа, даст ист фантастишь! Рожать много-много киндерн!
Я даже чуть не расплакался от умиления. Ульрих резко повернулся ко мне:
— А другой женщин будет делать новый зольдатен, ты убивать майн зольдат, я делать новый зольдат! Твой мускулен — зер гуд! Я брать твой сперматазоиден для скрещиваний. Фрау Антонина, — в черной кожаной перчатке сверкнул скальпель, — отрезайтен у этот глупый русиш яйкен, а я доставайтен семенной жидкост!
Карга отложила парализатор и радостно схватила острозаточенный инструмент.
— Эй, эй, эй! — Я задергался в кандалах. — Может, возьмете мое семя классическим, так сказать, способом?
Теща вопросительно уставилась на господина. Тот думал полминуты, а потом прохрипел:
— Найн! Резайтен! Хо-хо-хо!
Я собрал всю накопленную силу и чудовищно напряг стальные мышцы, пытаясь разорвать захваты. Мои шары испуганно втянулись, когда кожи коснулась холодная сталь.
Глава 20
Мозг лихорадочно искал пути выхода из сложившейся неприятной ситуации. Просто охренеть какой неприятной! Хорошо, блин, успел оплодотворить свою девушку. Моя генетическая линия не прервется сегодня. Хотя, когда к яйцам приставлено суперострое лезвие, это как-то не особо греет душу, согласитесь. Страх липкой хваткой сковал тело. Я пучил глаза и сжимал зубы, чтобы не заорать. Не доставлю врагам такого удовольствия.
Мои орехи не такие уж титановые, как я всегда считал, а теперь их спасет только чудо! Пусть сейчас ворвется Егорыч! Или Вован!.. нет, он, наверняка спит бухой… пусть Валера выберется! Он гребаный, мать его ФСБшник! Пусть тормознет свою любимую тещеньку! Да пусть хоть сам Иисус сойдет с небес! Только не это! Нееееееет!
— Стоп! — сказал вдруг Ульрих.
Сталь убралась от моих драгоценностей. Тяжелые капли пота скатились по вискам. В этот момент я был готов расцеловать фашистского палача. Боги меня услышали! Экзекуция отменяется! А может я сам как-то повоздействовал на этого ублюдка с помощью Силы? Ништяк, ништяк…
— Майне либе! Это нужна делать под музыка!
— То есть не резать, херр?
— Айн минутен, майне либе! Где-то был грамм-пластинка, кхе-кхе… сейчас находить…
Злодей снял автомат и повесил на ржавую вешалку. Согнувшись, он принялся рыться в тумбочке. Вскоре фашист достал стопку пластинок в пожелтевших обложках.
— Марши Великого Рейха… найн, этот русиш швайне не достоин такой честь… Моцарт? Найн… — он откинул в сторону винил. — О, майн гот! Вагнер! Даст ист гуд, йа-йа! Тебе нравить Вагнер, дер кретин?
Это чучело ко мне что ли обратилось?
— Катись в ад, фашистская сволочь! — заорал я. — Русские не сдаются!
Ульрих вон Рихтер издал кашляющие шипящие звуки. Я не сразу понял, что это смех. Он покрутил ручку доисторического патефона, стоящего на тумбочке. Заскрипела пластинка, и комнату наполнила величественная музыка. Полет Валькирий. Эту мелодию я не раз слушал в другой прошлой жизни, колеся по Карелии на своей «Гранд-Витаре». Черный демон дергался, будто дирижируя оркестром. Теща зачарованно пялилась на него. Я потянулся до хруста костей. Надо вырваться, пока эти твари отвлеклись! Еще чуть-чуть… правый захват, вроде, поддается… еще давай, Санек, еще немного…
— Приступать, фрау! — резко прокашлял фриц.
Старуха, ощерившись, до боли сжала и оттянула мою несчастную мошонку. Ульрих подобрался ближе, торжествующе сверкнул блик на непроницаемых очках над защитной маской, хрипящее дыхание участилось в нетерпеливом ожидании. Я зажмурился, приготовившись к боли. К адской немыслимой боли.
Бах! В этот момент грохнула входная дверь. Слава яйцам! Случилось то, на что я уже не надеялся! Хватка ослабла. Открыв глаза, я чуть не заорал. Лена! Какого хрена тебя сюда принесло? Два маньяка тоже уставились на нее, видимо в шоке. Девушка влетела, как разъяренная фурия. Волосы разметались огненным заревом, глаза пылали молниями, сиял зеркальным блеском круглый щит. В руке у нее был короткий меч, а из одежды только нижнее белье и зимние сапоги. Я моргнул — меч превратился в скалку, а щит — в начищенную до блеска сковороду, на которой она обычно жарила блины.
Не давая им опомниться, девушка метнула свой акинак. Бешено вращаясь, адская скалка ударила фрицу точнехонько в лоб. Началось лихое месиво. Про меня все забыли. Зарычав, немецкий чикатилло выхватил у бабки скальпель и метнул в Лену. Дзинь! Клинок отлетел в сторону.
