— Может быть, в одном вы с Мартином все же сходитесь, — уже спокойным голосом сказал он. — Со стороны моего семейства, особенно от Мартина, я всегда был вправе ожидать одного — осуждения. Все мои родные были обо мне наихудшего мнения. Я вырос, сознавая это. Мартин был для наших родителей желанным сыном, которого они обожали, светом в окошке, на меня же они обращали крайне мало внимания. Я увлекался книгами, математикой, бизнесом, работал очень много и упорно, желая доказать, что чего-нибудь да стою. И научился во всем всегда быть первым. Но родителям это было безразлично. Лишь бы я помогал Мартину, заботился о нем. Мартин же относился к моим способностям весьма скептически. Ни один из родителей не знал, к чему я стремлюсь, да и не пытался узнать. Они утверждали, что я вылитый дедушка. Он был эдаким денежным мешком, который вывел нас в люди, но сам при этом остался вульгарным, грубым человеком.
Первая моя жена в этом отношении походила на них. Прошло совсем немного времени, и я понял, что в ее представлении я годен лишь для того, чтобы делать деньги. Рассудив, что, возможно, она и права, я заплатил ей отступные и избавился от нее. Любовь после этого перестала меня интересовать, я весь ушел в бизнес. Пока не встретил тебя.
Он не отрывал от ее лица взора, в котором стояла мука.
— Каттер...
— Я старался позабыть тебя, но, вот дьявольщина, все те годы, что ты жила с Мартином, не переставал о тебе думать. Мне часто приходилось видеть проезжающие в машинах или сидящие в ресторанах семьи. Мужчину и женщину с двумя маленькими детьми — мальчиком и девочкой. Сын и дочь. Семейство. Я умирал от желания иметь такое же. А как я завидовал Мартину — ведь он жил с тобой! Прямо не понимаю, как это я не сошел с ума. — Он помолчал. — Узнав после смерти Мартина, что Хосе собирается тебя убить, я понял, что потерять тебя вторично — выше моих сил. Даже если нет ни малейшей надежды на то, что ты станешь... — Он осекся. — Но, клянусь, если бы не Джереми, я бы вот сию секунду вышел из этой комнаты, чтобы никогда больше не возвращаться.
Любовь перестала его интересовать. Пока он не встретил ее... Он понял, что потерять ее вторично выше его сил... Ему хотелось иметь семью. Нормальную семью...
Сердце ее бешено стучало. В горле пересохло.
И все же Чейенн сопротивлялась тому, чтобы поверить в это.
Он молча смотрел на нее, тяжело дыша. Между ними плотной завесой висела напряженность.
— Ты считаешь меня чудовищем наподобие Хосе, — сказал он с металлом в голосе.
— Нет, нет, я...
Она не успела опровергнуть его обвинение, как дверь отворилась и в комнату вбежал явно подслушивавший у двери Джереми.
— Мамочка, — бросился он к Чейенн, — как я рад, что па... что дядя Каттер спас меня. Он застрелит Лысого и Хосе, и все будет в порядке. Вот увидишь.
— Точно, сынок, — холодно произнес Каттер.
Джереми засиял.
— Вы, видно уже обсуждали между собой этот вопрос, — прошептала Чейенн и повернулась к Каттеру. — Так каким образом ты намерен свершить это чудо? Мне бы хотелось знать подробности. Что именно вы собираетесь предпринять?
— То, что нужно будет, — отрезал Каттер ледяным тоном.
То есть нечто чудовищное, внушающее неописуемый ужас.
— О Боже! — Чейенн отвернулась.
— Не будь так несправедлива, мамочка! Дядя Каттер вовсе не плохой человек.
Джереми соскочил с кровати, приблизился к Каттеру и взял его руку в свою.
Чейенн была поражена. Мальчик, переживший похищение бандитами, способен так спокойно судить об этом! Не иначе как Каттер совсем задурил мальчика.
Сейчас, когда они стояли рядом, в глаза опять бросилось разительное сходство. Оба мужчины — и маленький, и большой — взирали на нее совершенно одинаковыми черными глазами с совершенно одинаковым выражением упрека. Сумрачные улыбки почти одновременно сползли с их лиц. И отвернулись они от нее и кивнули друг другу тоже синхронно, словно между ними существовало чисто мужское, чисто генетическое взаимопонимание.
На секунду ей показалось, что они не слышат ее. Как если бы она посылала им сигналы на одной волне, а они принимали на другой.
— О Боже! — Чейенн спрятала лицо в ладони. — И зачем только я вышла за тебя замуж! Я не хочу, чтобы Джереми вырос таким же безжалостным и холодным, как ты.
— Послушай, — возмутился Каттер. — Я ведь ради тебя сунул шею в петлю. Прояви хоть какую-то благодарность.
— Благодарность?!
— Да, мамочка! Он хочет сказать, что хватит тебе быть к нему несправедливой.
— Несправедливой?! О-о-о! — Чейенн уткнулась лицом в подушку. Последнее, что она слышала, когда за ними закрывалась дверь, был голосок сына:
— Не волнуйся, дядя Каттер. Она никогда долго не дуется.
— Я не дуюсь! — вскричала она. — Я волнуюсь, что совершенно естественно.
Схватив подушку, она что было силы швырнула ее в дверь.
Джереми изменил ей ради Каттера, и это было невыносимо.
Всю свою жизнь мальчик тянулся к отцу, но Мартин презирал его за то, что он такой рассудительный и умный. Те жалкие крохи любви, что Мартин бросал Джереми, были вызваны в основном желанием насолить Чейенн.
Сейчас Джереми впервые испытывал интуитивную близость к мужчине, которым он восхищается, — к своему родному отцу. Тем более что Каттер неизменно добр и внимателен к мальчику.
Что ни вечер, Каттер отправлялся в его комнату, где они вместе читали и беседовали. И где Джереми задавал свои бесконечные «почему». И где Каттер, признавшийся, что Джереми может замучить своими вопросами, терпеливо на них отвечал. Рассказал же ей Каттер, как он в детстве страдал от невнимания своих родителей и искал спасения от одиночества в книгах и занятиях, а впоследствии в бизнесе. Наученный горьким опытом своей жизни, он относится к сыну иначе.
Отец и сын любят друг друга. Между ними существует взаимопонимание. Каттер быстро привязывается к Джереми и хочет, чтобы мальчик стал частью его жизни! Но ведь и она хочет того же!
В детстве Чейенн очень тянулась к своему отцу. Всякий раз, как она соревновалась с Шэнтэл и побеждала сестру, ею руководило одно желание — завоевать любовь и уважение их отца. А когда Бен появлялся на школьных мероприятиях, Чейенн мечтала: вдруг он возьмет да и пригласит ее в свой большой дом на ранчо, где жило его семейство? И в один прекрасный день он заставит Шэнтэл принять ее как сестру. Но вот беда — Бену Весту никогда ничего подобного не приходило в голову, хотя он не мог не заметить ее обреченных на неудачу попыток завоевать его симпатию, как и того, что из-за репутации матери девочка превратилась в предмет всеобщего презрения. В таких случаях он печально опускал голову, но все оставалось по-прежнему.
С другой стороны, Каттер пришел к ней в ту минуту, когда ей и Джереми угрожала смертельная опасность. Он рисковал своей жизнью ради них.
