Но к Агуше он относился как к младшей сестре, которая требовала постоянного внимания.
— Я испугалась, — выдохнула ему в шею Агуша, вытирая мокрые щёки ободранными руками, которые щипало от солёных слёз.
— Пошли домой, дурында, — он ободряюще сжал её влажную ладошку и потянул за собой прочь. Через несколько десятков шагов показался коридор, залитый тусклым холодным светом. Они снова были дома.
* * *
Эйрин с восхищением посмотрела на старшего сына. Она шутила, что несправедливо поступили боги, отведя ей роль его матери. Не будь он её сыном и появись на свет на десяток лет раньше, она могла бы в него влюбиться.
Крис раздвинул губы в хищной улыбке, как только заметил взгляд мамы, и украдкой окинул её взглядом с головы до ног. Волосы цвета воронова крыла, такого же цвета, как и у него. Это ли не доказательство их родства? Голубые глаза, сулящие не умиротворение и спокойствие, а долгую смерть посреди лютой зимы. Тонкие, но чувственные губы — он не раз представлял, сколько наслаждения они могут дарить уставшему путнику, желающему утолить безумную жажду. Жилка, бьющаяся под светлой кожей на стройной шее. Жилка, к которой прижаться бы губами, чувствуя, как пульсирует она под ними. Быстро, пылко, горячо. Так горячо, что нет смысла сопротивляться нахлынувшему желанию, растущему, заполняющему всё тело и, наконец, выходящему за его пределы. Схватить бы за длинные волосы, оттягивая назад голову, открывая доступ к этой синей вене, узорами расцветающей на тёплой коже, пахнущей прелыми листьями и немного сыростью. Пальцами, подрагивающими от возбуждения, провести по телу, задержавшись на округлой полной груди…Крис усмехнулся и отвёл взгляд. Время ещё не пришло. Поэтому он пропустил сквозь длинные замёрзшие пальцы свои тёмные волосы и с силой потянул их в разные стороны, прикрыв от удовольствия глаза, взял в руки копьё и продолжил путь — сегодня была его очередь патрулировать входы и выходы пещеры — места, которое ему пришлось называть домом.
Глава 3
— Ну что там?
— Пап, тебе не надоело?
Альв стоял, небрежно облокотившись на спинку кресла, и смотрел на отца. Стейн ничего не ответил, но плечи мужчины нервно дёрнулись. Он отошёл от окна и протянул широкие ладони к огню, старательно стирая из памяти образы, ставшие наваждением.
— Тебе не понять, — отрезал он, даже не стараясь объясниться. В груди снова набатом забухало сердце, превращая внутренние органы в одно сплошное месиво.
Альв обвёл взглядом зал, задержавшись на массивных стеллажах вдоль стен, заставленных древними ветхими книгами, полуистлевшими свитками и листами выделанной кожи, на которых еле-еле проступали непонятные закорючки. Да, Альву было не понятно, что за безумная одержимость снедает его отца, заставляя того год за годом с видом сумасшедшего обшаривать все книжные лавочки, тратить кучу денег на содержание Ордена — кучки людей, что заняты поиском призрачных ведьм — сказок, в которые Альв перестал верить ещё в детстве.
— Знаешь, отец, — Альв лёгким движением руки откинул с глаз рыжую прядь, — я уже столько лет пытаюсь понять тебя, но до сих пор мне в голову не пришло ни единой причины, по которой ты тратишь годы своей жизни на эту ерунду.
Стейн дёрнулся, как от удара. В оконную раму стукнулась ветка, издав протяжный, скрипучий звук, а у него перед глазами снова пронеслась уже такая привычная картинка. Вот он сидит у себя на чердаке у маленького окошка, сквозь которое еле-еле проникает лунный свет… А вот уже он бежит по лесной тропинке, путаясь ногами в мокрой тёмной траве и стараясь догнать тонкую черноволосую девушку, что своими ледяными глазами разбила его сердце раз и навсегда.
Однажды вечером он, воровато оглянувшись по сторонам, юркнул в еле заметную щель между двумя скалами. По другую сторону мшистых высоких стен, поднимающихся к облакам, текла горная хрустальная река. Бурный её поток с грохотом разбивался о прибрежные камни и осыпался серебряными каплями на берег. Мало кто знал об этом месте, поэтому Стейн и выбрал его своим тайным укрытием. Когда становилось совсем тяжко, а чердак переставал спасать от едких ухмылок Свейна и его дружков, которые забирались повыше на дерево и подглядывали за Стейном в чердачное решёточное окно, парень уходил на скалистый берег реки. Ни разу за несколько лет он не встречал здесь ни одного постороннего, а потому считал это место только своим. Он привык садиться на холодную землю, вжиматься спиной в скалу и молча смотреть, как бурлящие воды сносят все преграды на своём пути. Порой он и себя представлял такой рекой. Каким облегчением было бы плюнуть в лицо надоевшему соседу, а потом щёлкнуть пальцами и с наслаждением смотреть на вытянувшуюся от удивления моську Свейна. Щёлкнуть пальцами и смотреть, как чернеет прежде ясное небо, как над головами разверзается бездна, готовая поглотить каждого, кто осмелится перечить… А потом щёлкнуть ещё раз, чтобы снова выглянуло жадное солнце, оставляющее веснушки на деревенских лицах.
— А сегодня прохладно, — буркнул себе под нос Стейн, зябко поёжившись. Он был дитём солнца: выжженные лучами русые волосы, янтарные глаза и конопатый нос — всё выдавало в нём любителя погреться на солнышке… Но стоило только температуре упасть на пару градусов, как он начинал мёрзнуть. Вот и сейчас Стейн снова потёр широкими ладонями плечи, уставшие от работы во дворе, и аккуратно спустился поближе к берегу. Может, он и дальше разминал бы непослушными руками предплечья, но…
Через реку, у скалы, под тугими и ледяными струями воды, грозившими снести голову любому, кто подставит её под них, стояла девушка. Стейн застыл на месте, жадно сглотнув слюну. Девушка ловила руками падающую со скал воду и аккуратно растирала её по своему обнажённому телу, залитому лучами закатного солнца. Парень не отрываясь смотрел, как тонкие и бледные запястья, которые, казалось, вот-вот переломятся, скользили по стройному телу, натянутому тетивой. Черный водопад волос струился по спине, оставляя открытыми для бесстыдного взгляда любого небольшую упругую девичью грудь с тёмными вершинками, которые, как скалы, устремлялись ввысь, готовые вот-вот сорваться к облакам.
— А, человек, — заливисто рассмеялась она, заметив Стейна. Он почувствовал, как стремительно алая краска заливает лицо, оставляя белеть уши. Так было всегда, когда он волновался — щёки окрашивались пунцовым, а уши оставались белыми, не желая сливаться
