пляже Капакабáна в городе Рио-де-Жанейро проводится праздник в честь богини Йеманжи, и жители Рио, кариоки, отправляют в океан лодки с жертвоприношениями, пищей, горящими свечами, бросают в море гребни, бусы, а иногда и драгоценные украшения: пусть Йеманжа пошлет им благополучие, любовь, а морякам — счастливое возвращение домой.
Благодаря культам сохранилось в неприкосновенности множество древних негритянских песен и танцев. С танцем слилась в Бразилии и негритянская спортивная борьба — капоэйра, которая буквально «обросла» танцами и танцевальными песнями.
В ежегодном карнавале — любимейшем развлечении бразильцев — соединились европейские, индейские, афро-бразильские черты, переплелись театрализованное действие, песни, танцы. Вот как в романе Жоржи Амаду «Лавка чудес» описано карнавальное представление афошé (что означает — волшебство или точнее — «волшба») под названием «Дети Байи». Оно было разыграно в 1904 году в городе Байе.
Памятник первопроходцам (скульптор Виктор Брешере)
«Толпа в полном восторге валила по улице, аплодируя, горланя, толкаясь и приплясывая. Карнавал! Каких только костюмов тут не было: «домино», индейцы, африканцы, звери, птицы! Когда процессия вышла к театру, грянули рукоплескания, раздался единый приветственный вопль: ура! ура! ура!.. Никогда еще не выходила на улицы такая огромная процессия; никто еще не видел такого великолепия красок, костюмов, такого неистового батуке и такого величественного Зýмби[5]... В руке он сжимает копье. В такт боевому кличу под звуки барабанов пляшут негры: они сбежали с плантаций, отныне они не рабы, они — люди и воины. На левом фланге полуобнаженные негры, а на правом — наёмники Домѝнгоса — защитника рабства. «Живыми взять их, взять и обратить в рабов!» — кричит он байянцам сейчас на карнавале. Народ неистово приветствовал это неподчинение, этот ответный вызов властям».
Каким блистательным было начало карнавала! А вот его конец: «Полиция рассеяла, разогнала, растоптала афошé «Дети Байи», которое хотело отстоять право народа на самбу и на свободу... Как же было не запретить афоше, если песни негров и их круговая самба, и пляски, и батуке, и все магические церемонии пришлись народу по вкусу!»
Упорной борьбой в 1888 году добились бразильские негры отмены рабства, но только в 20-х годах XX века окончательно было признано их право сохранять свои культы, отмечать праздники. Их искусство влилось в один могучий поток — культуру бразильского народа.
А самба? Рассказывают, что, когда были в разгаре полицеские гонения в Байе, когда жрецов террейро[6] и капоэйристов бросали в тюрьмы или убивали выстрелами в спину, некоторые уцелевшие собрали однажды все атрибуты и костюмы богов-идолов, забрали инструменты и отправились в Рио-де-Жанейро. Там в лачугах бедняков они продолжали танцевать свою любимую круговую байянскую самбу, которая получила здесь название «самбы лачуг» или «горной самбы». На окраинах Рио-де-Жанейро негры и мулаты — музыканты, певцы, танцоры — открыли первые школы самбы, которые стали устраивать ежегодно праздничные красочные карнавальные шествия на улицах города, возглавляемые группами танцоров, то и дело меняющих прихотливый рисунок танца под звуки виоланов, кавакиньо, беримбáу[7], пандéйро[8] и других ударных инструментов. В Бразилии в наше время самбой стали называть всякие народные праздники с пением и танцами.
Однако история самбы на этом не заканчивается. Из байянской самбы, которую танцевали на карнавалах, развилась новая самба — кариока (то есть самба города Рио). Она стала самым излюбленным бразильским салонным танцем. Размноженная грампластинками и магнитофонными записями, она стала известной во всем мире и вошла в репертуар многих эстрадных знаменитостей.
Бразильские певцы и гитаристы — Каэтану Велосу, Жилберту Жил (оба родились в 1942 году) и Шику Буарки ди Оланда (родился в 1944 году) в свои песни в ритмах самбы внесли черты протеста и сатиры, за что в 1968 году подверглись репрессиям. Каэтану Велосу и Жилберту Жил были арестованы, певец и композитор Шику Буарки ди Оланда вынужден был покинуть страну. Лишь в 1978 году, когда после 14 лет военной диктатуры произошла смена власти, опять свободно зазвучали их голоса.
Самба-песня, соединившись с ритмами ча-ча-ча, босса новы и рока, и сейчас вносит гражданскую и критическую ноту в популярную музыку современной Бразилии.
Многогранно, многокрасочно, многозвучно музыкальное искусство бразильского народа, искусство, в котором слышится душа Бразилии.
Л. КИРИЛЛИНА
Сказка о рояле, который хотел стать клавесином
В одном большом сером городе, в большом сером доме жила-была самая, что ни на есть обычная семья: Папа, Мама и Сынок. Все у них было хорошо: Папа и Мама думали, что у них самый лучший Сынок и самая лучшая квартира в самом лучшем доме, в самом лучшем городе.
Когда Сынку исполнилось семь лет, Папа записал его в спортивный кружок. Поэтому они пошли в самый лучший спортивный магазин и выбрали там самый лучший мячик. А Мама записала Сынка в музыкальную школу, и поэтому в один прекрасный осенний день они пошли в музыкальный магазин.
Там стояло очень много роялей и пианино. Но этой семье был нужен самый лучший рояль. Они очень долго искали и, наконец, нашли. Он был золотистый, как мед, новенький, нигде не поцарапанный, и на изящно изогнутой крышке красовалась маленькая лира. «О!» — сказала Мама и открыла крышку: а вдруг внутри что-нибудь не так. Сынок чуть тронул сахарно-белую клавишу, и раздался звук такой чистоты, сладости и округлости, что Сынку показалось, что он лизнул свой любимый пломбир. «Берем!» — решил Папа и протянул деньги довольному продавцу.
Рояль привезли домой и поставили в углу большой комнаты. Но Сынок редко играл на нем — ему куда больше нравилось заниматься в спортивном кружке. А Рояль скучал ужасно. Как-то днем, когда Мама и Папа были на работе, а Сынок в школе, Рояль начал разговаривать сам с собой. Вдруг он услышал приглушенные проклятия откуда-то сверху. Он замолчал и прислушался.
— Эй, сударь, уж не знаю, как Вас там?
Рояль удивился:
— Вы ко мне?
— Да, да, к Вам! Вы знаете, что мешаете мне сочинять музыку?
Рояль встал на цыпочки, поглядел вверх и увидел над собой портрет Иоганна Себастьяна Баха. Бах смотрел очень строго и почти что сердито.
В руках у него был нотный свиток.
— Извините великодушно, — пропел Рояль, — я не знал, что Вы заняты.
— Я занят!.. Черт возьми, угораздило какого-то пачкуна нарисовать меня с этим свитком в руках, и теперь я вынужден изо дня в день, из столетия в столетие сочинять одну и ту же ораторию! Согласитесь, веселое занятие!
