ответила на его поцелуй. Брук продолжал ласкать Кэтрин, и она под его рукой выгнулась, выказывая жгучее желание большего.
Бедра ее задрожали, она взяла его руку и прижала к ним. Зрелище девушки, возбужденной донельзя, оказало на Брука столь магическое действие, что он испугался самоизвержения клокочущего в нем вулкана.
Наконец, будучи уже не в силах сдерживать себя, он двинулся на штурм. Брук посмотрел девушке в глаза, чтоб убедиться в ее готовности к схватке страстей, она же обняла его талию своими ногами, открывшись тем самым еще больше. И тогда одним толчком он вошел в нее.
Но дальше движения его стали медленными и дразнящими. Кэтрин старалась изо всех сил получить от него больше, но свой последний напор он оставлял про запас, как раз настолько, чтобы удержать ее на краю желания.
Она корчилась, стонала и молила его о большем. Но он не поддавался. Чего бы это ему ни стоило, он сделает так, что она удовлетворится до него.
Вдруг Кэтрин вонзила ногти ему в спину и изогнулась. И тогда он ударил один, и другой и третий раз — куда сильнее, чем раньше. Он выкрикнула его имя, и этот звук наполнил все пространство, отразившись от каменных стен. Брук весь задрожал — никогда еще не брал он столь высокую вершину страсти, никогда раньше желание его не находило столь полного выхода.
— О боже, — едва слышно произнесла она. — О боже! Только не останавливайся, прошу тебя, только не останавливайся!
Это могли бы быть и его слова, потому что ее возбуждение стало его возбуждением, ее желание — его желанием. Сердце Брука яростно забилось, он уже не мог контролировать себя. Толчки его убыстрились, и из горла вырвался стон.
Теперь они уже со всей силой ударялись друг о друга. Это было как прибой, и мольба ее стала криком, а крик — стоном. Звук ее голоса, сладостное отчаяние, слышавшееся в нем, опьяняли его, и он взорвался внутри нее.
Бездыханный, он замер на ней, не в силах поддерживать тяжесть своего тела.
С минуту он лежал, стараясь восстановить дыхание. Брук и понятия не имел о том, что секс может быть столь всепоглощающим, что женщина способна обрести над мужчиной такую магическую власть своей готовностью сдаться.
Кэтрин тоже была неподвижна — только грудь ее вздымалась в такт ударам сердца. Брук заставил себя поднять голову, чтобы взглянуть на любимую.
Ее лицо было лицом сущего ангела, глаза — прикрыты. Оно выражало такую безмятежность, словно она оказалась в каком-то далеком, невыразимо прекрасном мире. На висках и на верхней губе блестели капельки влаги. С губ ее по временам срывался тихий стон.
Брук неотрывно смотрел на нее и столько всего чувствовал — и тепло ее сердца, и невероятную близость, и единение. Кэтрин — женщина, которой он обладал, и которая обладала им, была самым удивительным, самым прекрасным существом в его жизни! Брук так расчувствовался, что по его щеке побежала слезинка.
И в это мгновение она раскрыла глаза, как будто только что вернулась в этот мир. Губы ее изогнулись в смущенной улыбке. Прохладными пальцами она стерла с его щеки слезу. И снова улыбнулась, как бы говоря, что все понимает. В ее безмятежности была какая-то непостижимая сила. Сила, перед которой он мог только отступить в благоговении.
Кэтрин обняла его шею рукой — как же и ей, и ему хотелось сейчас, чтобы этот миг длился вечно!
12
Остаток дня они провели у огня. Временами они разговаривали, но большую часть времени просто молча лежали в объятиях друг друга.
Кэтрин владело чувство какой-то необыкновенной удовлетворенности. Сейчас для нее ничто не имело значения — только то, что она была вместе с Бруком. Несмотря на расслабленность и вялость, она чувствовала себя как никогда жизнеспособной.
Брук принес из погреба миску с едой, они стали кормить друг друга, и в первый раз в жизни Кэтрин осознала, что вся Вселенная сузилась для нее до размеров этого каменного убежища, в котором она была вместе с любимым.
Их любовь была столь всепоглощающей, а удовлетворение от нее столь глубоким, что Кэтрин показалось, что даже тело, даже дух ее изменились. Понятия и вещи, которые до того значили для нее неизмеримо больше, теперь как бы и не существовали. И наоборот — чувства, то есть та сфера, которой она привыкла придавать не слишком много значения, стала для нее всем.
Брук почти не говорил, а только прикасался к ней, тем самым выказывая ей свою нежность. Или рассеянно поигрывал с завитками ее волос, или легонько целовал ее сосок. А раз он прислонил свое ухо к ее груди и лежал так долго-долго.
В конце концов, она спросила его, что он делает.
— Слушаю твое сердце.
— Неужели это так интересно?
— Конечно, — ответил он. — В нем все.
Да, в этот момент Брук Сэвидж тоже значил для нее все на свете.
Они и не заметили, как стемнело. Кэтрин посмотрела на Брука, — за считанные часы или за целую вечность? — он сумел стать для нее всем.
— Если бы у тебя была сейчас возможность выбора, — сказал Брук, — где бы ты хотела оказаться?
— Здесь.
— Правда?
— Конечно. — Она взъерошила его спутанные волосы. — Ты сегодня был очень убедителен. А что скажешь ты? Может, ты хотел бы оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте?
— В другом? Ну, разве что в булочной… хотя… нет, пожалуй.
Кэтрин рассмеялась и поцеловала его в лоб.
— Если только вместе с тобой, — добавил он.
— Ну, ты и дипломат.
— Да нет, просто я практичен.
— И это мне кое о чем напоминает. Ты, кажется, просил меня напомнить о том, чтоб натопить снега?
Брук застонал.
— Ой, как не хочется надевать влажную одежду и выходить на холод.
— А до утра нельзя подождать?
— Нет, я должен это сделать сейчас. Снег быстро не растает.
— Я тебе помогу.
— Нет, — возразил Брук. — Ты сохраняй постель теплой.
Он натянул на себя подсохшую одежду и с ведром в руках пошел за снегом. Ему пришлось сделать не меньше двенадцати ходок, и к тому времени, когда он снова забрался в постель, кожа его была просто ледяной.
— Не трогай меня, Брук Сэвидж, пока не согреешься, — оттолкнула его Кэтрин.
— Ладно, тогда в следующий раз ты будешь заниматься этим сама.
— Я же предлагала тебе свою помощь.
— Кэтрин, разве ты не знаешь, для чего созданы женщины? Чтобы хранить тепло и создавать мужчинам уют.
— Приятель, ну-ка вспомни о Пятнице Робинзона Крузо!
— Слушай, кто
