Спрашивает ещё. Точно издевается.
– Да, правы, – говорю я.
– Значит, вы целенаправленно пытаетесь сорвать съёмки?
– Я ничего не срываю, – пытаюсь сдерживаться изо всех сил, чтобы не врезать этому ублюдку.
– Ваши слова совершенно не вяжутся с вашими поступками.
Сжимаю челюсть, мышцы на шее напрягаются. Я понимаю, что ещё чуть-чуть и я сорвусь. Краем глаза вижу, как напрягается Эвелина. Она тоже видит, как я зол. Но мне плевать. Пускай скажет ещё хоть одно слово, пускай ещё хоть попробует унизить меня, напомнить о том, какой я неудачник, тут же получит по своей наглой роже.
– Вам стоит забыть, что вы когда-то были звездой мирового масштаба, господин Ламбер…
Ну всё, козлина, напросился! Я уже поднимаю руку, пальцы сжаты в кулак и готовы отставить свой отпечаток на морде засранца. Как вдруг… чувствую, что руку перехватывают. Оборачиваюсь на девку, опускаю взгляд ниже и вижу, как её пальцы окутали мой кулак. Она пытается разжать его своей тонкой ручкой. Не знаю почему, но я поддаюсь. Не просто рука, а я сам. Я больше не хочу никого бить. Злость постепенно отступает и мне становится как-то… хорошо. Спокойно. Это идиотское прикосновение… одно прикосновение её руки… и я совершенно не могу понять, что со мной происходит. Я просто превращаюсь в другого человека.
– Всё хорошо, – натянув милую улыбочку, говорит Эвелина продюсеру. – Мы уже уладили все вопросы и сейчас находимся исключительно в хороших отношениях. Можете на нас рассчитывать. Мы вас не подведём.
– Вот как? – удивляется продюсер. Впервые вижу, чтобы он таращился так. Маска наглости спала с его уродливой морды. – Вы подтверждаете, господин Ламбер?
Сглатываю, смотрю на Эвелину, затем на наши ладони, пальцы, приплетённые вместе, затем возвращаюсь к продюсеру.
– Более я не доставлю вам проблем. Можете быть уверенны.
Он всё ещё удивлён, но теперь старается этого не показывать.
– Что ж, хорошо, – говорит он. – Тогда это всё, что я хотел сказать.
Он отворачивается, и просто уходит молча.
– Что это только что было? – одёргиваю руку.
– Думаешь, мне было приятно? – недовольно доносится в ответ.
– Ну раз уж ты так в меня вцепилась.
– Ламбер! – чуть ли не кричит она, после чего понимает, что перегнула, смотрит, не услышал ли кто её, и продолжает уже более тихим голосом: – Ты самовлюблённый кретин. Что ты собирался сделать? Зачем сжал кулак? Хотел ударить его?
– Ничего я не хотел! Просто немного напрягся.
– Немного напрягся? Да ты ведь неуравновешенный психопат! Знаешь, – она щуриться, – в следующий раз можешь не рассчитывать на мою помощь! Когда тебя выкинут отсюда с позором, может хоть тогда вспомнишь единственного человека, который согласился тебе помочь!
Чёрт! Я даже не знаю, что ответить. Что эта девка делает со мной? Какого хрена я превратился в какую-то тряпку?
– И кстати, – добавляет она, – к психологу иди сам!
Она резко отворачивается, делает шаг.
– Ну и пойду! – говорю я, прежде, чем она уйдёт.
Но ей всё равно. Она уходит, даже не ответив. Никак не реагирует. Я хочу… ужасно хочу сказать ей что-нибудь обидное. Что-нибудь такое, чтобы она поняла, кто здесь главный… но не могу. Я ни хрена не могу, потому что эта ненормальная как будто заколдовала меня.
Глава 23.
Эвелина.
Две недели проходят репетиции. Все отрабатывают на полную, никто ни с кем не ссориться и, что особо удивительно, даже Кристоф ведёт себя как нормальный актёр. Он не устраивает истерик, не закатывает скандалов и даже не пытается перечить Карвину и режиссёру, которые иногда пытаются его поправить. Нет, он вовсе не изменился совсем, не стал доброжелательным и уж точно не реагирует на критику адекватно, но факт в том, что он хотя бы молчит и выполняет все требования. Каждый раз, когда кто-то из постановщиков делает ему замечание, он молча смотрит на них с такой ненавистью и обидой, что его взглядом можно прожигать бетонные стены. Но, выслушав всё, что ему говорят, он возвращается на позицию, настраивается, вздыхает и продолжает играть. В особенные дни, когда у Кристофа более приподнятое настроение он даже умудряется подлизываться и подкатывать ко мне, то случайно коснувшись попы, то излишне зажимая меня возле декораций, во время отыгрыша какой-нибудь романтичной сцены.
Вот и сегодня один из таких дней.
– Так стоп! – кричит режиссёр в громкоговоритель. – Никуда не годиться. – Он стоит в паре метрах от нас, но ему всё равно почему-то нужна эта приблуда, усиливающая голос. Странный человек со странными замашками. Иногда мне кажется, что он не режиссёр, а военный, а фильм – это не искусство, а война, на которой он пытается управлять нами, словно своими солдатами.
Кристоф, только заслышав команду режиссёра недовольно отстраняется, злясь на режиссёра за то, что тот прервал такой идеальный момент. Момент, когда он снова может меня облапать… Зато хотя бы я теперь могу немного выдохнуть. Уже бы давно закатила истерику этому извращенцу, если бы не воспитание и не осознание того, что моя будущая карьера наполовину зависит от него.
– Это что за порнография?! – недовольствует режиссёр. – Ты наследник королевства или животное, недавно выбравшееся из свинарника? Почему так много экспрессии? Давайте заново.
– Я согласна, – говорю я режиссёру, когда тот отходит в сторону.
Он совершенно меня не слышит.
– Начали! – кричит он в свой громкоговоритель.
Кристоф настраивается. Я поправляю волосы. Он делает глубокий вдох. Выдох. Опускает взгляд на меня и начинает сдержанно.
– Кто ты, и кто я! – подходит ближе. Всё прямо как в жизни. Даже изображать ничего толком не надо. Совсем недавно мы как раз общались подобными тезисами. Сейчас он должен начать кричать. Главное, не зажмуриться раньше, чем он это сделает. Зажмуриться не из-за страха, а потому что так надо. По сценарию. Ещё труднее не прогадать и не зажмуриться позже. Тогда моя реакция будет неестественной. – Я выпустил тебя из заточения, – всё ещё тихо. Ещё на один шаг ближе. – Дал тебе кров, питание. А ты смеешь перечить мне?! – вот тут я и подскакиваю, пытаясь как можно более реалистично отыграть страх. Зажмуриваюсь. – Мне! Наследнику Арвельского королевства! Самого могущественного королевства в мире!
Чувствую, как он приближается. Стою с закрытыми глазами, но постепенно начинаю ощущать тепло. Его дыхание, запах… такой… приятный… такой мужественный. Стоп… Что?! Тут же дёргаю головой. Пытаюсь взбодриться.
– Сто-оп! – кричит режиссёр. – Что опять?
Да, я действую не по сценарию. Но… Что это только что со мной было?
– Простите, – пытаюсь извиниться я.
Режиссёр недовольно упирает руки в бока, задирает голову вверх, вздыхает. Опускает, смотрит на меня.
