только, просто мороз по коже. Было вроде бы около шести вечера. Зимой в шесть уже темнеет. Но тогда в окнах домов не было огней, и никаких следов пребывания людей. В городе стояла непроглядная тьма. Только изредка были слышны звуки проезжавших машин. Но и они были где-то очень далеко. И тоже уносились с огромной скоростью, словно бежали, чего-то испугавшись. Все так быстро удалялось, что казалось, остались только мы с братом. Я спросил его: «Почему мы до сих пор еще здесь?» Только тогда он вроде бы пришел в себя и сказал: «Бежим отсюда!» Так мы направились на юг, как раз незадолго до того, как начался артобстрел – «сигнал» того, что новые хозяева города скоро прибудут. Весь город наполнился дымом и грохотом разрушения. Изо всех сил мы бежали в сторону острова Туксом на реке Ханган. К счастью, река была покрыта льдом.
Госпожа Ким и все, кто слушал эту историю, сидели очень напряженно, не решаясь даже сглотнуть слюну.
– Всю ночь мы то бежали, то шли. Одеты мы были в куртки армии США, по спинам стекал пот. Начинался рассвет, но мы даже не представляли, куда дошли. Где-то рядом тянулась цепочка невысоких холмов, и мы начали спускаться в долину. Полярная звезда, сиявшая над головой, была непривычно яркой. Почему-то мне стало грустно. Свет звезд ранним зимним утром казался таким холодным. Мы по-прежнему находились в «полной пустоте», и масштаб «пустоты» становился все больше и больше по мере продвижения на юг. Везде царила тишина, вдалеке не было слышно ни одного петуха, хотя обычно в это время раздавалось только их пение. Казалось, что теперь мы спасены, однако все было очень странно.
Вангю окинул взглядом гостей и, словно сам увлекся своей историей, на секунду прервал рассказ:
– Эй, Интхэ, дай мне сигаретку.
Интхэ поспешно протянул ему всю пачку. Казалось, что для Интхэ сама просьба была большой честью. Вангю вытащил одну сигарету и сунул ее в рот, Интхэ сразу же предложил ему зажигалку.
Вот так братья преодолели спуск к каменистой и не очень глубокой долине. У подножия холмов тут и там можно было заметить маленькие огородики среди молодых сосен, заполнявших долину, а рядом были еще и рисовые поля. Как только братья вступили на тропинку между полями, очень близко раздался окрик: «Руки вверх!»
– Мы вскинули руки вверх. Краем глаза я увидел, что это были наши солдаты. Они осторожно подошли к нам с нацеленными на нас винтовками, их меховые шапки были низко натянуты на уши. Они остановились прямо напротив нас.
– Откуда идете?
– Из Сеула, – спокойно ответил Сонгю, держа руки на затылке. – Рад вас видеть. Мы находимся у своих. Так получилось, что нас задержали дела, и мы смогли покинуть город только сейчас.
– Заткнись! У тебя сильный северокорейский акцент. Откуда вы?
– Да, это так. Мы беженцы, перебрались на юг из города Синыйчжу в сорок седьмом. Сейчас живем в Сеуле в районе Чхансин, округа Тондэмун. Реально я работаю в отделе по общим вопросам Северной Антикоммунистической Молодежной Лиги, я замдиректора организации.
– Да? И откуда мы можем узнать, правда это или нет? Давай «кругом» и вперед.
– Они повели нас через сосновую рощу. Должно быть, это было разведывательное подразделение. Шансов убедить их у нас не было, так как не было никаких документов, удостоверяющих личность. При этом мы оба не до конца понимали всю серьезность ситуации и поэтому были довольно беспечны. Мы думали, что везде будет так, как в Сеуле: одно упоминание Северной Антикоммунистической Молодежной Лиги откроет перед нами все двери. Это была важная организация, но в отличие от Сеула здесь она была почти неизвестна. Я понял, что нам крышка. Когда мы зашли в глубь леса, один солдат по-прежнему охранял нас, а другой по рации связался со старшим. От их разговора кровь застыла у меня в жилах. «Что? Просто разобраться с ними?.. Один из них говорит, что работает в Северной Антикоммунистической Молодежной Лиге. Но у него сильный северокорейский акцент. Они оба в куртках американской армии… Ясно. Вас понял». Похоже, им приказали привести нас в командный штаб.
В этот момент Сонгю глубоко вздохнул, а на его лице появилось выражение беспокойства. Видимо, он наконец осознал, насколько все серьезно.
Солдаты повязками завязали братьям глаза, сказав, что это приказ начальства, и снова повели их, будто бы сопровождая преступников на казнь. Они шли еще минут десять.
– Это был примерно взвод солдат. К нам подошел один офицер. Он выглядел намного моложе Сонгю. И здесь нам не удалось с ним поговорить. Каждое сказанное нами слово только усугубляло наше положение. В подобной ситуации слова не воспринимались ими за правду. Скорее наоборот, они пытались переврать их так, чтобы подтвердить свои собственные сомнения. Трудно было поверить, но они говорили, что вражеские шпионы как раз будут пытаться выдать себя за сотрудников Северной Антикоммунистической Молодежной Лиги. По их словам, если бы враг попытался внедрить своих шпионов, то они, безусловно, прошли бы обучение и всевозможные тренировки, чтобы уметь отвечать гладко и убедительно. Мы не знали, что на это ответить. Какие доказательства мы могли им предоставить? У меня даже промелькнула мысль, что кто-то из солдат, даже узнав нас, не посмел бы поручиться, боясь навлечь подозрения на себя. Малодушный человек вполне мог поступить так в подобной ситуации. Брат все еще надеялся, что среди военных обязательно найдется знакомый, с которым он сталкивался по работе, и тот, не колеблясь, вступится за нас. Но время было уже не то. Офицеры на фронте уже получили приказ от вышестоящего командования разбираться со всеми, у кого не было при себе удостоверения личности. Солдаты связывались с начальством по поводу задержанных только для того, чтобы поставить его в известность. И если начальство отдавало приказ ликвидировать подозреваемых, то можно было прощаться с жизнью.
Однако можно сказать, что братьям повезло: вместо расстрела им снова завязали глаза и повели дальше в тыл. Когда они прошли еще минут двадцать, вокруг стали слышны голоса.
– Это было ужасное чувство. Ждать смерти с завязанными глазами было намного страшнее. Возникло реальное ощущение того, что она смотрит тебе прямо в глаза. Однако повязки снова сняли. Свет ослепил глаза. По лицу Сонгю я видел, что все кончено, но на нем не было и следа страха, только понурое смирение, говорившее о том, что он готов подчиниться судьбе. Там, куда нас привели на этот раз, располагалась примерно рота солдат, и они были в довольно хорошем настроении. Неподалеку виднелись
