крупного человека, больного лихорадкой, такого, как наш друг, и может спасти ему жизнь. Половина этого количества способна убить мужчину или женщину. Увеличим. — Он положил на чашку два пальца. — Вот столько — будет как раз. Добавь еще на два пальца — пациент заснет, а потом, почти наверняка умрет. Но пользоваться раствором надо осторожно. Лучше добавлять в медовуху или крепкое вино, иначе горечь несусветная.
— Интересно, — сказала я. — А мне думалось, если надо кого-нибудь тихонько отравить, лучше воспользоваться кровью жабы.
— Сказки! — фыркнул лекарь. — Кровь жабы никого не отравит, в лучшем случае, испортит вкус того, во что ее добавили. Полагаю, не один обед испортили таким образом.
Все равно мне скоро придется навестить Горонви. Лежит он дома у Грифидда. Я прекрасно помню, как выглядит та глиняная банка. Отлить четыре меры в мою итальянскую стеклянную флягу — легко. Она у мня под постелью. А потом, когда буду наливать сидящим за высоким столом, подмешать снадобье и подать Мордреду. Нет, не так. Тогда пришлось бы выплеснуть остатки, а это подозрительно. Лучше подождать, пока в кувшине не останется меда на один кубок, вот тогда можно добавить средство и налить Мордреду. Ближе к концу вечера, когда он уже изрядно наберется, чтобы не обращать внимания на вкус. К этому времени и остальным будет все равно, что там и откуда кому наливают. И факелы пригаснут к вечеру. Никто не заподозрит отравление, если все пили одно и то же. И Мордред отправится домой, а потом умрет во сне, без мучений. Может, выпил чрезмерно, может, сердце остановилось (даже с молодыми так бывает). А уж пышные похороны мы ему обеспечим. Вся крепость будет в трауре. Он так и не поведает никому свою главную тайну. Слухи прекратятся. Трещина в Братстве постепенно затянется. Будем строить Империю дальше. Ну не абсурд ли, позволить одному темному колдуну разрушить все то, что было выстрадано великим трудом, кровью и болью? Позволить угаснуть последнему свету на темном Западе?
— Проклятье! — прошипела я сквозь зубы. — Вот оно зло, явилось в чистом виде! В Писании сказано: «Не убий». Ни один убийца не имеет вечной жизни.
Артур называл убийство «уловкой тиранов». Бедивер говорил, что никакая целесообразность или даже необходимость не оправдывают смертный грех. Оба они, как и Гавейн, иногда сомневались, оправдано ли убийство даже в бою. И все же все они убивали... но нет, никто из них никогда не отравил человека на пиру. Стоит совершить такое, и оно станет твоим вечным проклятием, а те, кого ты больше всех любишь, осудят тебя. И будут правы. Как можно отравить — да что там отравить! — даже думать об отравлении, нарушая закон гостеприимства, не предъявив никакого обвинения, не давая шанса на защиту или покаяние? Это подло, жестоко, бесчестно, коварно, мерзко! Да как вообще можно об этом думать?!
Ну, а с другой стороны? Какие еще у нас варианты?
Я мучаюсь из-за этой любви, поселившейся во мне без спросу. Мой муж, мои друзья страдают, и это только начало. Нам и дальше предстоит страдать. Или я преувеличиваю опасность? Чего хочет Мордред? Власти. Для себя? Наверное. Он хотел быть королем Оркад, но не получилось — избрали его брата. Тогда он решил стать Императором. Я замечала, как мрачнеет его взгляд, когда он думает, что никто не видит. Как он смотрит на штандарт с золотым драконом в Зале. Но мало ли в Британии таких, кто хотел бы стать императором? Не в этом дело. От Мордреда можно ждать чего-то большего, чего я даже назвать не могу. Это ветер из тьмы, разрушение ради разрушения. Я никогда не видела королеву Оркад Моргаузу, но я знала, что стало с теми, на кого она обращала внимание. Уверена, что Мордред по-прежнему предан ей и ее ненависти. Неважно, что он говорит. Есть поступки, множество мелких поступков, на первый взгляд совершенно неважных: резкое слово, сказанное слуге, жесты, взгляды, способы приобретать друзей, любовь к интригам, способность изобретать слухи — все это вместе сначала рождает подозрение, а потом создаёт уверенность. У меня не было сомнения: Мордред намеревается уничтожить нас, отомстить за гибель матери. Он ни за что не отстанет от нас, а нам никогда не сделать его другом или хотя бы сторонником.
Мне надоели тщательно взвешенные доводы и справедливое правосудие. В моей позиции не было ничего разумного, как и в позиции Мордреда. Я боялась и готова была защищать себя всеми способами. Я боюсь убийства? А что еще у меня остается, чтобы противопоставить его силе? Уже неважно, права я или нет. Я знала, что попытаюсь уничтожить Мордреда, несмотря ни на что.
* * *
Уж и не знаю, как мне удавалось на протяжении следующих трех недель делать вид, что ничего особенного не происходит. Только сила привычки удерживала меня на ногах: сердце колотилось, словно у зайца, по следу которого идут гончие. Я ощущала свой замысел черным камнем внутри. Яд добыть ничего не стоило. Потом я долго уговаривала себя, что вовсе не собираюсь им пользоваться, могу даже выбросить, но не выбросила. На Бедивера старалась даже не смотреть, больше того — старалась даже не попадаться ему на дороге. Через несколько дней его недоумение поумерилось, он тоже стал избегать меня. Он понял. Интересно, надолго ли меня хватит? Очень хотелось поговорить с ним. Я много раз представляла этот разговор: что я скажу? что он ответит? Кончалось каждый раз одинаково: я вспоминала, что никаких разговоров ни с кем вести не должна. Артур мог бы заметить мое состояние, но у него хватало других забот. Горонви, оправившись от ран, теперь опять колебался в своей преданности, как и некоторые другие. Артур повидал многих из них, надеясь привлечь на свою сторону, и какое-то время думал, что с Горонви у него, по крайней мере, получилось. Но мы не смогли помешать их встрече с Мордредом, а после этого оказалось, что Горонви опять сомневается, опять верит слухам. А слухов стало даже больше, чем раньше. Теперь судачили о том, что Гавейн, Бедивер и я составили заговор против Мордреда, что мы клевещем на него Артуру и думаем, как бы уморить Горонви. Артур решил отправить Мордреда в Малую Британию сопровождать посла Максена на обратной дороге.
Посол прибыл в Камланн на третьей неделе июня. Обычный неблагородный воин из королевского отряда. Такой статус можно было считать прямым оскорблением Артура. Манеры
