в малейшей мере. Для того чтобы наброситься на меня они недостаточно крупные и, чувствуя мое превосходство, только и могут, что тявкать, пятясь к кирпичной стене в узкой улочке. Я пытаюсь приговаривать что-то ободряющее и дружелюбное, и крадусь к ним на полусогнутых ногах, продолжая протягивать вперед сосиску, а баночку поставив на асфальт, чтобы освободить руку. И вот, когда меня и собак разделяло уже три или четыре шага, все они в один миг бросились мимо меня в том же направлении, откуда сюда и прибежали. Все, кроме одной. Одна серая собачонка с поджатым хвостом замешкалась в углу, а когда все-таки решила броситься вдогонку за своими товарищами, я, как футбольный вратарь, в стремительном прыжке ухватил ее и крепко прижал к груди. Собачонка была миниатюрной и довольно слабой, чтобы вырваться. Тем не менее, она жалобно скулила, чесала задними лапами и старалась ухватить меня зубами за руку. Я сел на асфальт, прислонившись спиной к стене, и принялся наглаживать ее сбившуюся в комки шерсть, тем самым демонстрируя ей мои самые добрые намерения. Мало-помалу собачонка успокоилась и даже проявила интерес к сосиске, которую я разломил на несколько кусочков и давал ей прямо с открытой ладони левой руки, правой продолжая крепко удерживать животное на своем животе. Когда же она окончательно мне доверилась и уже не делала попыток вырваться, я дотянулся до своей жестяной баночки, снял с нее крышку и принялся выполнять свою работу. Шаря пальцами в грязной шерсти, примерно через полминуты я обнаружил первую блоху. Резким движением попытался прижать ее к коже животного, и у меня это вроде бы получилось, но что делать дальше? Подниму я палец, и блоха, если она осталась живой, тут же прыгнет с глаз долой. Прижимая блоху указательным пальцем, я присовокупил к нему подушечку большого пальца и попытался резким движением ухватить блоху. Слепо надеясь, что блоха зажата у меня между пальцами, я разжал их над баночкой. Оказалось, что блоха меня надула и успела незаметно ускользнуть.
Уже через пятнадцать минут (не знаю, сколько это длилось в реальности – разумеется, сны так долго продолжаться не могут, но в самом сне мне показалось, что прошло примерно столько времени) я рыдал над собачонкой крокодильими слезами. Как у Мученика получалось собирать по сто, по двести штук в день? Я же не мог поймать даже одной блохи. Даже если мне удавалось ухватить ее двумя пальцами, я никак не успевал накрыть баночку крышкой – блоха тут же выпрыгивала. От злости и обиды я начал поколачивать несчастную собачонку при каждой неудаче, что тоже не оказывало положительного эффекта на мою работу, поскольку собачонка порывалась убежать и мне приходилось тут же ее успокаивать.
– Хоть одну, – умолял я сквозь слезы, сидя на мокром асфальте в грязном тупике, заваленном мусором. – Хоть одну, а дальше будет легче.
Но ситуация только повторялась и повторялась, доводя меня до истерики. Уже начало смеркаться, когда я обратил внимание, что собачонка давно не шевелится. Я грубо потрепал ее по холке – никакой реакции. Приподнял и понял, что она сдохла. Вероятно, задушил, прижимая к себе в приступе гнева, и не рассчитал силу. Но вместо того, чтобы горевать, я даже обрадовался факту ее смерти. Поскольку я так и не смог добыть за целый день ни одной блохи, ждать от начальства поощрения мне не приходилось, и это мягко сказано. Но если я принесу им дохлую собаку, в шерсти которой еще роится достаточно ценного материала, возможно, со мной обойдутся в некой мере благосклонно. Просто дадут выбрать блох из шерсти более мастеровитому сотруднику. Разумеется, лучше Мученика в этом деле нет никого, и он, несомненно, помог бы мне, но я знал, что в настоящее время он бороздит на своем корабле космические дали, в поисках космических собак и космических блох – такое ему поручили задание.
И вот, ухватив с собой труп собаки, я потащился по уже темным улицам в офис компании по добыче блох, в которую и устроился совсем недавно по рекомендации Мученика. И с таким треском провалил свой первый рабочий день. Придя на улицу Оливера Твиста, я нашел нужное здание и поднялся по лестнице на третий этаж. Предварительно постучал в дверь и, услышав «войдите», повернул ручку и переступил порог. Во сне офис обратился обычной квартирой. Держа под мышкой собаку, я с виноватым видом прошел в гостиную и увидел Червоточину. Она сидела за столом лицом ко мне и встретила сосредоточенным взглядом. Волосы ее были распущены и ложились на плечи прямыми локонами, и эта незатейливая перемена – по крайней мере, во сне, – придавала ее лицу угрозу вовсе не скрытую, а явную. Я чувствовал, что боюсь ее. Боюсь больше всего на свете.
– Ну? – спросила она, и в тусклом свете настольного светильника ее черные глаза показались мне двумя бездонными колодцами. – С чем пришел?
– Вот, – ответил я дрожащим голосом и протянул ей двумя руками труп собаки.
– Что это? – спросила она после короткой паузы, и усилившееся презрение в ее голосе не сулило мне ничего хорошего.
– Здесь полно… – у меня пересохло во рту, и слова давались с трудом. – Полно блох. Если бы кто-то согласился их оттуда выбрать, пока она еще не совсем остыла…
– Где блохи? – перебила она. – Где банка?
Трясущейся рукой я достал из кармана пустую банку и протянул ей. Резким движением она выхватила банку из моей руки, открыла крышку и, увидев результат моей работы, расхохоталась и бросила жестянку мне под ноги.
– Знаешь, кто ты? – спросила она, когда отсмеялась.
– Меня зовут…
– Зануда тебя зовут! Ни на что не способный, тупой и трусливый Зануда.
Меня начала бить мелкая дрожь, и я не смог удержаться от всхлипываний.
– Пожалуйста, – протянул я. – Дайте мне еще один шанс.
– Не нуди. В контракте было четко прописано, что никаких вторых шансов, Зануда. Ты ставил подпись в контракте?
– Ставил, но прошу вас, госпожа Червоточина, – я вновь протянул ей труп собаки. – Тут полно блох, и их еще можно собрать, если найдется кто-то…
Она встала из-за стола и медленно подошла ко мне. С брезгливым выражением на лице – больше адресованном мне, чем собаке, – она взяла из моих рук труп животного, и выбросила его в открытое окно.
Я рухнул на колени и разрыдался вслух.
– Госпожа! – взмолился я и схватил ее за лодыжки, в попытке покрыть их поцелуями.
Она грубо вырвалась и, отойдя на два шага, дернула по очереди обеими ногами, словно стряхивая с ним ту грязь, которую могли оставить мои руки. Я, тем
