В трубке снова что-то затрещало. У девушки, стоявшей за барьером, глаза уже совсем было вылезли на лоб. Это было очень грустное зрелище. Потом откуда-то из-за стеллажей с книгами появилась еще одна девушка. И у нее глаза тоже вылезли на лоб.
— Полиция… коммутатор… — слышалось в трубке.
— Уголовный розыск, — сказал я. — Скоро ли я от вас добьюсь толку?
— Уголовный розыск… — повторила телефонистка.
В трубке снова затрещало.
— Да, здесь толку не добьешься, — сказал я девушкам, стоявшим за барьером.
— Уголовный розыск, — послышался в трубке мужской голос.
— Наконец-то, — сказал я. — Мне нужен комиссар Бруберг.
— Здесь нет никакого комиссара Бруберга, — ответил голос. — Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?
— Да, именно его.
Голос умолк.
— Алло, — закричал я.
— Он еще не вернулся. Чем могу быть полезен?
— Я нашел труп, — сказал я.
Девицы за барьером задохнулись от ужаса. У обеих отвисла челюсть.
— Кто говорит? — спросил голос.
— Меня зовут Турин. Урбан Турин.
— Адрес, — потребовал голос.
— Я звоню из «Каролины».
— Попрошу точно назвать учреждение, — сказал голос уже строже, и в нем послышались бюрократические нотки.
— «Каролина Редивива». Университетская библиотека, если вам так больше нравится.
— Это другое дело. Мы сейчас приедем. Ничего не трогайте!
— Я не некрофил, — ответил я. — И ничего трогать не собираюсь. Счастливо. До встречи!
— Да… что такое? — спросил голос.
Человек на проводе явно растерялся. Возможно, он только сейчас догадался сложить газету и снять ноги со стола.
— Позвоните комиссару Брубергу, — посоветовал я. — Он как раз интересуется этим делом.
— Здесь нет никакого комиссара Бруберга. Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?
— А я думал, что об этом мы с вами уже договорились. Когда я говорю «комиссар Бруберг», я имею в виду прокурора Бруберга!
Мое терпение лопнуло.
— Да шевелитесь там, а то задница к стулу прирастет! — крикнул я напоследок.
Я бросил трубку на рычаг. Наконец девушка с жевательной резинкой обрела дар речи. Ее глаза и нижняя челюсть заняли свои обычные места.
— Что случилось? — спросила она. — Кто умер?
— Брат губернатора, — пошутил я. — Но черт с ним. Иди к подъезду и жди нашу обожаемую полицию. Когда они придут, проводишь их в мужской туалет. Поняла? А теперь давай чеши!
Девушка послушно убралась. Я повернулся к другой.
— А ты пойдешь со мной, — сказал я.
Потом я повернулся к залу. Все читатели, сидевшие за длинными столами, смотрели только на меня, словно я был по меньшей мере Карлом XII. Высокая рыжеволосая девица со множеством веснушек вдруг встала и разинула рот.
— Брат губернатора, — повторила она.
У нее был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание. Наконец-то у нее будет что написать домой маме и папе, которые живут в Омоле или еще каком-нибудь заштатном городишке. У меня не хватило духа разочаровать ее. Вместе со второй девушкой я быстро прошел через северный читальный зал и поставил ее на часах возле винтовой лестницы.
— Никого не пропускай! — приказал я. — И стой здесь, пока не придет полиция.
Она молча кивнула головой и восторженно посмотрела на меня. У меня не было никакой уверенности, что она хоть что-нибудь поняла. И я повторил все снова.
— И если ты нарушишь мой приказ, я оторву тебе нос.
— Да, конечно, — сказала она радостно и шагнула ко мне.
— В другой раз, — пообещал я.
И снова пошел вниз по лестнице.
Мэрта сидела неподвижно. Как послушная девочка, она сидела там, куда ее посадили. После всей этой кутерьмы в читальном зале мне было здесь как-то очень спокойно. Мэрта была неподвижна и молчалива. Чтобы дверь не закрывалась, я сунул в щель книгу, которую все еще держал в руке. Потом я сел на ступеньку и вытряхнул из пачки сигарету. На стене висела табличка, предупреждающая о том, что во всех помещениях библиотеки курить строго воспрещается. Но ведь бывают и исключения, как, например, сегодня… Я протянул Мэрте пачку сигарет.
— Закури и не сердись на нас, — сказал я ей. — И пусть тебя ничто больше не волнует.
Она ничего не ответила, даже не повернула головы. Едва ли она могла оценить сейчас мой горький юмор. Она лишь смотрела своими остекленевшими глазами на батарею, укрепленную на противоположной стене.
Мне пришлось ждать полицейских не менее четверти часа. И все это время я сидел и смотрел на Мэрту. Она все еще была очень мила, но при жизни она была гораздо красивее. Я танцевал с ней и разговаривал на обеде у Челмана. Я пытался вспомнить, как она выглядела в тот вечер, как склоняла голову ко мне на плечо, как мы с ней весело смеялись. Мэрта была удивительно смешлива. Она принадлежала к той категории людей, которые смеются не одними лишь уголками губ. Она смеялась глазами. Но больше она никогда даже не улыбнется. Роговица глаза уже успели помутнеть. Глазные яблоки глубоко запали в глазницах. Ведь она была так красива. А смерть особенно безжалостна именно к красивым людям. Более безжалостна, чем к нам, грешным.
Так я и беседовал с Мэртой, как с черепом бедного Йорика. Но только я не был Гамлетом.
Не Терри Леннокс, а именно она научила Хильдинга Улина любить гимлит. Когда-то у нее был роман с Хильдингом. И конечно, с Германом. И со многими-многими другими…
Докурив сигарету и потушив ее о каблук, я снова посмотрел на Мэрту. На ее красивых ногах уже появились маленькие синяки. Это были трупные пятна. На горле, справа и слева, тоже были пятна, но только синевато-красные. Она была задушена. В этом я мог убедиться, не прикасаясь к ней.
— Бедная Мэрта, — сказал я ей, — кто же так жестоко обошелся с тобой?
— С кем это вы разговариваете? — испуганно спросила девица, стоявшая наверху на лестнице.
Она спустилась на несколько ступенек вниз.
— Во всяком случае, не с тобой! — отрезал я. — Занимайся своим делом.
И она тотчас же послушно исчезла.
Я думал о том, сколько времени она здесь пролежала. Судя по ее виду, она умерла уже много часов назад. Я снял галоши и, перешагнув через Мэрту, прошел во внутреннюю комнату туалета. Она была озарена светом, который проникал через двойное окно. Окно помещалось в оконной нише. Внешняя рама была по крайней мере вдвое больше. Обе рамы были распахнуты, внутренняя — настежь, а наружная — лишь наполовину. В нижней части внешней рамы торчал согнутый гвоздь. Очевидно, ее не полагалось открывать. В нише окна лежали дамские сапожки. Я взглянул на Мэрту. На ногах у нее ничего не было. На это я раньше не обратил
