неспокойно и не мог сосредоточиться. Иначе говоря, учительница интуитивно понимала ту важную и ценную роль, которую эмоциональная сорегуляция играет в работе с детьми.
Ее подход сработал. Феликс стал реже щипать одноклассников и заметно повысил свой уровень самоконтроля: теперь, когда он был чем-то расстроен или нуждался в помощи, он обращался к учительнице, а не нападал на других детей. Учительница регулярно созванивалась и встречалась с родителями Феликса. Друг от друга они узнавали о толерантности мальчика к разным ситуациям. В те дни, когда Феликс просыпался счастливым и радостным или, наоборот, встревоженным и расстроенным, отец тайком сообщал об этом учительнице – «Сегодня зеленое утро» или «Кажется, у нас сегодня красный день!», – чтобы она могла соответствующим образом скорректировать свои взаимодействия и требования. Эта информация помогала ей понять, как регулировать расписание Феликса и дневную нагрузку.
Через несколько месяцев после начала учебного года учительнице пришлось пропустить неделю занятий. Зная, что Феликс еще достаточно уязвим, она оставила подробные инструкции для замещающей учительницы, а также предупредила ее, что мальчику, вероятно, потребуется эмоциональная поддержка по утрам и в течение дня. Она искренне переживала за ребенка и понимала, что его поведенческий контроль всецело зависит от эмоциональной сорегуляции со взрослым.
Хотя замещающая учительница послушно следовала рекомендациям, Феликсу не удалось установить с ней столь же крепкие и доверительные отношения. На второе утро он ущипнул ее. Поскольку женщину учили, что в случае проблемного поведения лучше всего сохранять нейтралитет, дабы случайно его не подкрепить, она мужественно пыталась игнорировать щипки, но в последующие дни они только участились.
Так что же произошло? Отсутствие любимого учителя привело к снижению порога чувствительности, вызвав защитное поведение. Феликс вовсе не стремился причинить боль учительнице; его щипки были инстинктивным импульсом, который он не мог контролировать из-за внезапной активации красного пути. Видя, что учительница игнорирует его поведение, мальчик чувствовал себя абсолютно потерянным.
Современные общепринятые методики работы с детьми, демонстрирующими явные отклонения в поведении, не предполагают акцента на эмоциональной сорегуляции как «терапии первой линии» в совладании с устойчивыми поведенческими проблемами. Тем не менее подобный сдвиг необходим, если считать детей с выраженными нарушениями поведения как наиболее уязвимыми.
Внутреннее спокойствие и сигналы безопасных отношений
Как уже упоминалось выше, мы можем максимально поддержать ребенка только в том случае, если спокойны сами. Помните: то, как мы говорим, так же важно, как и то, что́ мы говорим. Таким образом, настраиваясь на ребенка, переживающего сложный момент или период, мы должны воздержаться от любых инструкций, просьб, увещеваний и попыток его чему-то научить. Первый – и самый важный – шаг заключается в обеспечении нашего эмоционального присутствия.
Сигналы, которые ставят под угрозу эмоциональную сорегуляцию
Опыт Феликса с двумя учительницами иллюстрирует важность нашего взаимодействия с детьми. Они чувствуют разницу между страхом (осуждением) и состраданием (позитивным отношением). К сожалению, мы не можем обеспечивать поддерживающие сигналы все время. Это нормально, и к этому нужно быть готовым.
Послать поддерживающее сообщение не всегда легко. Иногда мы стараемся помочь изо всех сил, но на самом деле неосознанно посылаем скрытые сигналы, ставящие под угрозу эмоциональное спокойствие. Так произошло с Натали, которая очень хотела помочь своей дочери Майре справиться с тревогой, но в процессе только усугубила ее состояние.
Майра: Роль родительской «стойкости»
Пятиклассница Майра хорошо училась, но некоторые ее поступки сильно беспокоили ее маму, Натали. Майра постоянно кусала ногти и нижнюю губу. Со временем на губе появилась открытая, незаживающая рана. Педиатр счел, что поведение девочки обусловлено стрессом, и предложил семейную терапию.
На первый взгляд Майре жилось вполне комфортно. Хотя ее родители были разведены, оба принимали активное участие в ее жизни. Натали читала книги по воспитанию детей и старалась каждый день проводить время с дочкой. Она искренне радовалась, когда у Майры выдавался хороший день, но чувствовала себя опустошенной, когда Майре приходилось нелегко. Как бы она ни старалась скрыть свою реакцию, она постоянно беспокоилась о девочке.
Встретившись с Натали, чтобы обсудить план помощи Майре, я первым делом спросила, как у нее дела. Запинаясь и чуть не плача, она сказала мне, что, будучи матерью-одиночкой, вынуждена одна нести тяжкое бремя заботы о дочери.
Прежде всего я должна сказать несколько слов о моей личной реакции при встрече с Натали. Я сама мама, а потому целиком и полностью разделяла ее переживания. Ее история побудила меня занять сострадательную позицию, основанную на моих собственных индивидуальных особенностях. И хотя я не делилась с ней личной информацией, я, как и она, чувствовала негласную эмоциональную связь в том, что касалось огромной ответственности родителя. В процессе терапевтического использования своего «Я» я позволила своим чувствам направлять мои взаимодействия с ней. Я знала, что в этот момент мое эмоциональное присутствие – иными словами, то, что я решала говорить или не говорить – было особенно важно.
Благодаря этой связи я смогла помочь Натали осознать, что она делает не так. В течение следующих нескольких недель – в атмосфере согласия, а не осуждения – мы говорили о том, как дети воспринимают заботу своих родителей и их беспокойства.
Я подтвердила мнение Натали, что в одиночку воспитывать ребенка невероятно трудно и что всегда относиться к его поведению с добротой и терпением едва ли возможно. Я заверила ее, что это и не обязательно – мы все люди, а значит, нам свойственны наши собственные реакции. Затем мы обсудили, как важно быть внимательным и милосердным к самому себе. Доверительные взаимоотношения, установившиеся между нами, позволили предположить, что Майра, вероятно, чувствовала беспокойство своей матери. Другими словами, мать и дочь непреднамеренно усиливали тревогу друг друга.
Этот вывод подтверждается исследованиями. Оказывается, соруминация (склонность постоянно обсуждать свои проблемы с другими и зацикливаться на связанных с ними негативных чувствах) действительно может усилить тревогу, особенно у девочек[117]. Способ выразить свою любовь к дочери, который выбрала Натали, а также стресс, который она испытывала в силу сложившихся семейных обстоятельств, очевидно, не только заставляли их обеих чувствовать себя менее защищенными, но и подрывали их взаимную связь. Вместо того чтобы помогать друг другу успокоиться, они невольно усиливали тревогу друг друга, что пагубно сказывалось на их отношениях и чувстве безопасности. Мы обсудили способы развития эмоциональной устойчивости, а также поговорили о том, почему большая психологическая «стойкость» мамы должна положительно отразиться и на состоянии дочери.
Как только Натали осознала проблему – что ее собственный эмоциональный тон, уровень стресса и подход препятствуют эмоциональной сорегуляции, – она модифицировала свою
