— Проверим?
— Дойдем до шиверы, там все равно выбирать.
Рогов неожиданно засмеялся.
— Ты чего?
— Вроде не сговаривались, а опять, как в жизни выходит. Ты гребешь, руководишь, по течению держишь… А я рыбу
загребаю.
— Кому загребаешь?
— В корень смотришь. Твоя правда, не себе. Только другой раз и для себя оставлю рыбки, Коля. Не побрезгую. Раз трудился, значит, возьму. Или не положено?
— Что положено, что не положено, ты, пожалуй, лучше меня знаешь.
— Знать — одно… Я так считаю — в жизни надо опираться на что-то свое, собственное. Тогда сделаешь и другим и себе больше.
— Какое свое? Другому лишь бы пожрать побольше смочь.
— Не мешает и пожрать. Особо, когда жрать нечего.
— Понятно.
— Да ты погоди, погоди… Я не про то, чтобы себе все тащить. А чтобы и себе и другим хватало. С умом. Я как жизнь понимаю? Не может человек себе пользу дать, то и другим не сможет. Колотится о жизнь без толку, мешает больше, чем пользы. А то еще хуже — жить так, как он со всех требует. У меня, мол, ничего, и вам — вот…
— Поворачиваешь ты больно хитро. Об чем разговор-то?
— Тебе, дураку, добра хочу.
— Даже так? С чего это ты вдруг раздобрился?
— А я не жадный, Николай. Если по правде считать, получится, что не меньше твоего добра людям сделал. Только посчитать никто пока не прихитрился.
— Давай посчитаем.
— Посчитай. Может, тогда поймешь чего. Я ведь об чем начал? Взвалил ты этот колхозишко на себя. Наверняка не отказывался, за честь еще посчитал. Хотя знал, что берешь, что это за колхоз. Бабы, мужики калеченые, ребятишек горсть, хозяйство, как у бобыля-пьяницы. Взял все это и молчишь. Сам косишь, сам пашешь. Не отдохнул вот, за рыбкой поехал — табор свой накормить… В голову-то тебе не придет — кому польза от этого? Ты загребай, загребай…
— Ты про какую пользу?
— Какую пользу? Ну, людям получше чтобы жить. Польза? Польза. Сам-то ты как думаешь — будут они у тебя лучше жить?
— Будут.
— Да когда будут-то? Ты Дарье или Никитишне вон скажи — будешь, мол, Никитишна, лучше жить. Куда она тебя пошлет? Ей и жить-то осталось, да еще девчонок поднять надо. Какая ей лучшая жизнь останется? А тебе? Повесили на тебя горе чужое и беды… А тебе и самому куда как не сладко. Бабы жалеют, говорят, больной ты весь. А лучшую жизнь, выходит, все-таки видишь?
— Выходит, вижу.
— До тебя, слыхал, двух председателей посадили. Один вроде картошку заморозил, другой хлеб из-под снега разрешил колхозникам взять для себя, чтобы не гнил. Так, что ли?
— Ты к чему это завел все?
— А если бы не заставляли тебя делать одно, другое, что бы сам решил?
— Это как это?
— Да так. Вот тебе, Николай Перфильев, люди, вот тебе власть. Сделай, чтобы им лучше жилось. Что делать будешь?
— Мы, выходит, не об этом думаем? Я от других отделяться не буду. Как все, так и я.
— Сам, сам что сделал бы?
— Не одна наша деревня на свете. Будет каждый только себе жизнь устраивать, что тогда сложится? Хутора, берлоги, заимки. Нет, я со всеми. Как вся страна.
— Можно подумать, убудет стране, если ты сам думать начнешь. Сказал бы где надо — зачем столько сеять, если убирать не с кем? Опять под снег уйдет.
— Говорил.
— Говорил, а сделал. Кому хуже было бы, если бы отказался от председательства? Израненный, войну прошел. Мог и в городе устроиться. Или бы в лесопункт пошел на какую-нибудь должностишку. Екатерине бы полегче, сколько ей маяться-то? Глядишь, тогда и колхозишко бы ваш по слабосильности и отсутствию кадров прикрыли. Людям не колотиться попусту — определились бы.
— Ты об одном забыл. Когда меня в партию принимали?
— Забудешь, как же. Только что сам под конвоем и не отвез меня в город тогда. Пришлось бы тебе за беглеца отвечать. Зря, выходит, Николай, хотели меня тогда укатать. Я и города строил, и на заводе работал, и немца бил… Сынов еще двоих выращу. Вот оно как получается.
— Не скажи. Не турнули бы вас тогда, сидел бы ты царьком здесь. И городов бы не строил.
— Облагодетельствовали, выходит… Ты чего?
— На шиверу выходим. Выбирай сеть!
— Не поспеть…
— Выбирай! Выгребу…
— Сеть запутали.
— Выбирай как есть…
Сполохи сухого неба выхватывали из темноты яростно гребущего Николая, Рогова, судорожно выбирающего сеть с рыбой. Но уже грозно шумела шивера, и лодку стремительно понесло вниз по течению. Николай перестал грести. Рогов торопливо выбирал в лодку последние метры сети, бросил на сеть гагару. Сел, задыхаясь.
За шиверой река стихла, снова чуть всплескивала у бортов. Николай взялся за весла.
— Заговорились, — проворчал Рогов. — Это сколько ж теперь назад грести?
— Доберемся.
— Дай-ка я на весла сяду. Отдохни.
Рогов поднялся и, качнув лодку, перебрался на место Николая.
Утром
Уже совсем рассвело, когда, пристав к берегу, они стали разбирать сеть, выбирая и выбрасывая на жухлую траву рыбу. Неслышно подошла Екатерина. Некоторое время молча глядела, потом громко сказала:
— Улов не больно богатый.
— Сеть запутали, — недовольно сказал Перфильев.
— Не сработались мы с председателем, — добавил Рогов. — Он в лес, я по дрова…
Екатерина помолчала, потом, как в воду бросилась. Дрогнувшим голосом объявила:
— Александр, мне бы с тобой поговорить. Николай тут один разберется.
