пятой, и его можно выразить следующей формулой: мне проще украсть, чем попросить; мне проще обидеть, чем извиниться; мне проще искать причины своих слабостей, чем бороться с ними; а в тот вечер мне было проще прыгнуть с балкона, чем открыть дверь и посмотреть в глаза своей жене… И бедная моя Леночка уже колотила ногами со всего маху и в коридоре были слышны тревожные голоса соседей, — особенно выделялся пропитый и прокуренный баритончик майора Позднякова; насколько мне было слышно, он уже предлагал «надавить монтировкой, и она сама ёбнется с петель».
После этих слов меня чуть не вырвало: в душе как будто разлагался труп и по всему телу расползались черви; мерзость душила и выворачивала меня наизнанку; подкашивались ноги и градом катился пот; брюхо, как всегда, предательски подвело. Танька смотрела на меня с лёгким презрением и криво ухмылялась — по ту строну двери люто ненавидела Мансурова. Я обречённо опустился в кресло и начал натягивать носок… Это была патовая ситуация.
Удары стали крепчать — кусками посыпалась штукатурка.
— Потом ещё дверь чинить… — невнятно промямлил я, словно оправдываясь, и пошёл открывать; сдёрнул лифчик с люстры и кинул его в Таньку со словами: — Одевайся! Что ты разлеглась как Даная?!
Это был первый случай, когда Ленка всё увидела своими глазами. До этого момента не было ничего, кроме подозрений и сплетен доброжелательных подруг, которые всегда были склонны преувеличивать. К тому же Мансурова была здравомыслящей женщиной и прекрасно понимала, что все мужики — особенно такие обаятельные мерзавцы, как Эдичка, — либо изменяют своим жёнам, либо помышляют об этом. В этой игре она придерживалась только одного правила: не пойман — не вор, но если поймали, отвечай по всей строгости военного времени…
Она всегда догадывалась о моих изменах, но предпочитала на этом не зацикливаться. В отличие от многих женщин, она не любила причинять себе боль, в то самое время как многие её товарки только этим и жили: они упивались своей ревностью, они устраивали бесконечные разборки и скандалы своим мужьям, они расходились с ними и вновь сходились, они страдали и вечно жаловались на своих непутёвых мужей… Им просто нечем было заняться: вся их жизнь проходила в альковах, в пустой болтовне за чашкой кофе, в беспросветном табачном дыму, за которым они не видели элементарной истины — разве можно кота отвадить от сметаны? И нужно ли вообще это делать?
Долгое время Елена закрывала глаза на мои невинные шалости, но весной она почувствовала неладное: во-первых, я окончательно к ней охладел и мы совершенно перестали заниматься любовью, и даже трахаться; во-вторых, расплывчатые бледные аллюзии по поводу моих измен вдруг начали вырисовываться в конкретный образ девушки, которую она сперва увидела в своём подъезде и при этом почувствовала запах знакомого одеколона, а потом встретила эту девушку в обществе своего мужа и вокруг опять витал сладковато приторный «Fahrenheit»; в-третьих, она узнала эту девушку…
На этот раз её жестко поставили перед фактом, и не было уже никакой спасительной уловки: а вдруг я ошибаюсь, а если я что-то путаю, а если это чудовищное совпадение? Не было уже аргументов, за которые можно было спрятаться, и правда насмешливо смотрела ей прямо в глаза.
Когда медленно открылась дверь и она увидела на пороге своего пьяного Эдичку, то слабая надежда ещё теплилась в ней, но когда перед глазами, как в бреду, поплыли смятые простыни, забитая окурками пепельница, пустая бутылка вина и бокал с красной помадой на журнальном столике, и уже более отчётливо — молодая полуобнажённая девушка, застегивающая лифчик на спине, то она как будто ударилась о землю… Не осталось никаких сомнений — это действительно была Татьяна Шалимова, что само по себе являлось для неё самым страшным унижением. Она даже представить не могла, что месть этой девочки будет настолько расчётливой.
На какое-то время её разум помутился, но она ещё продолжала улыбаться, — «keep smiling» и прочие издержки воспитания, — она была предельно вежлива, хотя удушающий комок ярости подступал к самому горлу и готов был уже изрыгнуться огненной лавой.
— Дамы! — Я стоял, покачиваясь, в проёме комнатной двери, в застиранных трусах, в одном носке, и вид у меня был, судя по всему, довольно глупый и пошлый. — Мы же интеллигентные люди — не будем из этого делать проблему. Знакомьтесь! Итак, она звалась Татьяной… Ни красотой сестры своей, ни свежестью её румяной…
— Не напрягайся, — прервала меня Мансурова.
Лена стояла посреди комнаты в длинной кожаной куртке, с которой на пол стекали капли дождя. Она прошла в комнату, не раздеваясь, брезгливо отодвинув меня пальчиком, словно боялась чем-нибудь заразиться, и теперь вздымалась на огромных каблуках над маленькой босоногой Татьяной, которая с каждой секундой становилась ещё меньше под давлением её нарастающего гнева.
— Мы давно уже знакомы, — сухо добавила она.
— Здравствуйте, Елена Сергеевна, — пролепетала Таня несвойственным для нее блеющим голоском.
— Ну здравствуй, голубушка. Как ты здесь очутилась? — спросила Елена; в этот момент она уже упиралась головой в потолок и начала заполнять всё пространство комнаты — даже я почувствовал себя карликом.
— Он привел, — тихонько молвила Шалимова, ткнув в меня указательным пальцем.
— Ну и зачем тебе это надо? Не первой свежести ловелас и юная девочка. В этом возрасте, голубушка, тебе нужно со сверстниками встречаться, с каким-нибудь Никитой или Дениской.
— Знаете, дорогая Елена Сергеевна, мне эти тупорылые малолетки совершенно не интересны, — ответила Шалимова, состроив серьёзное личико; в это же время она прыгала на одной ноге, пытаясь другую протолкнуть в колготки.
Я, ничего не понимая, удивлённо смотрел на них.
— Послушайте, дамы, — выступил я вперед с этакой гусарской бравадой. — Я бы хотел понять… Откуда вы знаете друг друга?!
— Нет! — рявкнула Мансурова; это было совершенно не в её духе, и я даже вздрогнул от неожиданности. — Это я буду задавать вопросы! И очередь до Вас ещё дойдёт, Эдуард Юрьевич!
— И вообще, милочка, можете поторопится, — строго, по-учительски, подстегнула она Татьяну, которая в тот момент, извиваясь словно змея, пыталась протащить в юбку свою ядрёную задницу.
— Раздеваетесь Вы, наверно, быстрее, чем одеваетесь, и с большей охотой? — спросила она Шалимову с лёгким сарказмом.
Непрошенная гостья долго искала кофточку, которую в итоге нашла под диваном.
