– Так сострижешь? – осведомилась она.
Несколько недель назад Моника Стэнтон просто окаменела бы – в буквальном смысле слова – от такой бестактности, которая показалась бы ей вне пределов человеческого понимания. Сейчас нечто похожее испытывал Уильям Картрайт. Он сидел и смотрел на Тилли. Перед глазами у него расплывалось красное пятно. Вообще-то более покладистого человека, чем он, было трудно найти, но в тот момент ему серьезно захотелось схватить стул и изо всех сил ударить коллегу по голове.
За вспышкой гнева пришла холодная ярость. Он вынул ножницы из рук встревожившейся Тилли. Спокойно ушел за перегородку. Включил в закутке свет. Напустил в умывальник горячей воды. Разложил бритвенные принадлежности на стеклянной полочке.
Через десять минут бороды не стало.
– Ну и дела! – восхищенно воскликнула Тилли. – В жизни бы не поверила, что тебе так пойдет! Да сейчас ты выглядишь на десять лет моложе! И даже кажешься довольно симпатичным. А ты не хочешь сбрить заодно и усы?
С секунду он внимательно смотрел на нее, а потом повернулся к умывальнику.
– Ну, ведьма, – грубый мистер Картрайт, покончив с усами, швырнул полотенце на горелку, – что еще я могу для тебя сделать? Может, мне удалить себе аппендицит? Тебе будет приятно, если я побреюсь наголо и покрашу голову зеленкой? Если да, ты…
– Не груби, дорогуша. Кстати, ты порезался. Заклей чем-нибудь.
– Спокойной ночи! – послышался из-за стены отчетливый голос Говарда Фиска. – Если вы не хотите ужинать, ваше дело. Ну а я проголодался. Спокойной ночи!
Хлопнула дверь, ведущая в коридор.
– Не упусти случай, – прошипела Тилли. – Входи и делай, что собирался. Я подожду у себя в кабинете. Выглядишь замечательно! Ты не похож на «мистера Уильяма Картрайта». Ты похож на Билла.
Пока Тилли подталкивала его к двери соседней комнатки, новокрещеному Биллу показалось, будто они с Тилли ведут себя как-то нелепо.
И если он не мог в точности определить, в чем заключается глупость и нелепость, он, по крайней мере, знал почему. Тилли вела себя так потому, что она нервничала. Он вел себя так потому, что был влюблен в Монику Стэнтон, но ему на все было наплевать.
Но, поднимая руку и собираясь постучать, он почувствовал, как на душе заскребли кошки. Лицо горело, оно казалось голым. До сих пор борода как-то защищала его; он, так сказать, скрывался за ней – как Макдуф за стенами Дунсинана. Ему казалось, что с бородой он выглядит более зрелым и мудрым. Вот почему он отрастил ее. Его идеалом – по крайней мере, в том, что касалось внешности, – было достичь возраста лет сорока пяти, да так в нем и остаться.
Картрайт постучал и заглянул в соседний кабинет:
– Моника…
Она не обернулась.
Она сидела за столом посреди кабинетика, повернувшись к нему спиной и склонившись над машинкой. Яркий свет от лампы, не затененной абажуром, падал на покрасневшую щеку. Картрайту показалось, что Моника злится. Однако на самом деле она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Моника…
– Значит, вы украли его, – сказала она, по-прежнему не оборачиваясь.
Хотя он на некоторое время забылся, его грубо вернули с небес на землю. В воздухе плавало облако табачного дыма.
– Украл что?
– Вы знаете. То письмо.
Прежние страхи вернулись; вместе со страхом пришла и решимость.
– Послушайте, Моника. Вам придется меня выслушать. Я не крал ваше письмо, но с удовольствием украл бы, если бы хоть что-нибудь знал о нем. Я хочу вам помочь. Черт побери, да я лю…
– Ах! – вздохнула Моника и обернулась.
Ее реакция оказалась чересчур непосредственной и оттого неправдоподобной. Она рассмеялась ему в лицо. Потом откинулась на спинку стула, застучала каблучками по полу и разразилась хохотом, который вскоре перешел в слезы.
Картрайт оцепенел. Постояв некоторое время на месте, опустив голову, он поднял глаза и увидел раскрасневшееся милое личико, искаженное судорожной гримасой смеха; ему показалось, будто каноник Стэнтон снисходительно улыбается ему со стены. Одно следует сказать к чести нового Билла Картрайта. Он не оскорбился, повинуясь первому порыву, и не выбежал из комнаты, а, наоборот, подошел к письменному столу.
– Значит, все ясно, – угрюмо проговорил он. – Ладно, раз вы так хотите – смейтесь, согласен, вид у меня еще тот. Я соглашусь, не споря, что вы наблюдаете самое смешное зрелище с тех пор, как повесили Лэрри О'Халлорана. Потом с удовольствием посмеюсь вместе с вами. Но сейчас вам все равно придется меня выслушать. Я больше не хочу, чтобы вы ежеминутно ждали нападения мерзавца. Я слишком высоко вас ценю. Да, откровенно говоря… я лю…
– Старое здание! Свет!
Голос дежурного в тишине прозвучал особенно громко. Оба вздрогнули и посмотрели на окна. Обход в обычное время.
– Старое здание! Свет! – прокричал тот же голос.
Моника смотрела на Билла Картрайта.
– Что в-вы сказали? – спросила она.
– Мисс Стэнтон! Средняя комната! Свет!
– Что в-вы сказали?
– Мисс Стэнтон! Средняя комната! Сверху, над маскировкой, щель!
Невидимая рука стукнула по стеклу.
– Мисс Стэнтон! Свет!
Еще не успел смолкнуть голос на улице, а Моника уже подбежала к окну. Нырнув за тяжелые, плотные шторы, она потянулась к светомаскировочному занавесу.
Билл смотрел ей вслед. В его рассеянном сознании фиксировались все подробности обстановки кабинетика, освещаемого яркой лампочкой без абажура. Он увидел плотно задернутые светомаскировочные занавеси – между ними не было ни единой щелочки. Он увидел Монику, которая смотрела на темные окна, подняв руки и стараясь поддернуть повыше верхний край занавески. Он увидел ее тень, которая стала еще отчетливее на фоне черного сатина. Он увидел…
«В следующий раз тебе не удастся отскочить».
И голос был другой – не такой, как всегда.
– На пол! – завопил он. – Ложись!
Он опоздал самую малость. Выстрел прогремел в тот миг, когда он бросился к ней.
Стрелявший целился Монике в лицо. Пуля, не задев стекла, прошла сквозь оконный переплет и пробила занавеску примерно на высоте ее уха.
3
Когда позже Картрайт размышлял о случившемся, ему казалось, что события развивались очень медленно, хотя на самом деле все произошло за секунду, не больше.
Моника, которая все еще стояла у окна, взмахнула рукой. На ее левом виске, у края линии волос, расплывалось крохотное красноватое пятнышко – как кровоточащая ссадинка. Пуля лишь слегка оцарапала ее, а потом угодила в портрет каноника Стэнтона, висящий на противоположной стене.
Дверь в соседний кабинет распахнулась настежь. Тилли стояла на пороге, широко раскрыв рот; красная помада выделялась на бледном как мел лице. Пол в кабинете Тилли был завален смятой бумагой, над письменным столом поднимался парок от чашки с кофе, а в углу пепельницы примостилась тлеющая сигарета.
