договорился в Гортине с одним торговцем оружия о покупке четырехсот пятидесяти комплектов тяжелого вооружения, заплатив ему вперед наличными… Как я тебе раньше говорил, деньги свои я припрятал в развалинах дворца в Фесте. Тайник оказался в полной сохранности. В тот день я вынес из него около двух талантов серебра, столько, сколько необходимо было для покупки оружия. Остальные деньги до сих пор лежат в тайнике… На обратном пути из Феста на меня напали Мамерк и трое его приспешников. Они выследили меня и устроили засаду на безлюдном берегу реки Электры. Возможно, они догадывались, что я возвращаюсь в крепость не с пустыми руками. Поэтому Мамерку легко удалось подговорить своих друзей разделаться со мной. К счастью, я вовремя заметил мелькнувшую впереди меня тень и заподозрил неладное. Нападавшим не удалось застать меня врасплох. Как только они обнаружили себя, неожиданно выскочив навстречу из-за громоздившихся вокруг скал, я поспешил занять выгодную позицию на возвышенном месте. Они окружили меня, но разве эти увальни могли сравниться со мной в искусстве владеть оружием? Мне удалось отбить все их удары, причем двое из них вскоре получили достаточно тяжелые ранения, чтобы не представлять для меня опасности. Потом я ранил и Мамерка, а последний его товарищ не осмелился вступить со мной в единоборство и обратился в бегство. Раненый Мамерк сам просил, чтобы я прикончил его. Я был в ярости и готов был тут же исполнить его просьбу, но мысль об Умбрене, которой я не хотел причинять боли, меня остановила. Смерть Мамерка сделала бы ее несчастной. Я подарил ему жизнь, хотя до сих пор не уверен, что поступил правильно…
– Ты думаешь, Мамерк и его друзья по-прежнему будут искать случай, чтобы отомстить тебе? – с беспокойством спросила Ювентина.
– Посмотрим… Пока что я недосягаем для своих критских врагов. Мое посредничество между Требацием и Клодием, судя по всему, затянется до конца года. Если все пойдет как надо, я перевезу тебя в Гераклею, и там мы некоторое время будем вместе… Знаешь, мне все больше начинает нравиться Сицилия, эта поистине благодатная страна. Все здесь меня привлекает… и мягкий климат, и близость моря, но больше всего неприступные скалы, удобные для восстаний.
– Ты хочешь принять участие в войне рабов с римлянами, – задумчиво сказала Ювентина, гладя его рукой по волосам. – А ведь не так давно ты совсем по-другому относился ко всякого рода мятежам, считая их заранее обреченными на неудачу.
– Ты права, голубка моя. Раньше меня подавляло могущество Рима. Но теперь мои представления на этот счет сильно изменились. Римляне противопоставили себя всем остальным народам, даже своим союзникам. Сейчас они бессильны отразить нашествие кимвров. Как только варвары ворвутся в Италию, дни Рима будут сочтены. Минуций был прав, когда говорил, что в самой Италии к кимврам примкнут тысячи и тысячи рабов, и все вместе они могут опрокинуть этот проклятый город. Но раньше, чем это произойдет, угнетенные в самой Италии сами должны заявить о себе, выступив с оружием в руках за свои интересы. Если восставшим удастся захватить Сицилию, она превратится в оплот свободы против всех поработителей, как бы они ни назывались… римлянами или даже кимврами, относительно которых я не строю никаких иллюзий.
– Вчера Варий привел меня в Теменитскую рощу, где собрались его единомышленники…
– Да, я знаю. Варий рассказал мне об этом…
– Среди них был один молодой киликиец по имени Афинион. Как я поняла, он образован, увлечен астрологией и что-то цитировал мне из Платона… из его знаменитых «Законов». Он говорил, что только силой можно заставить весь род людской жить по законам справедливости.
– Вот он каков, этот киликиец! – усмехнулся Мемнон. – А мне-то он при встрече показался легкомысленным щеголем.
– Так ты знал его раньше? – с удивлением спросила Ювентина.
– Нет. Меня познакомил с ним Варий несколько часов назад.
– Я пришла на это собрание по настоянию Вария, – помолчав, продолжала Ювентина. – Он уговорил меня выступить от твоего имени… о предстоящей доставке тобой оружия в Сицилию. Никогда в своей жизни я не лгала столь вдохновенно…
– Ты все сделала правильно, девочка моя. И ты и я лгали ради пользы дела. В конце концов, ложь обернулась правдой. Заговор существует, а первая партия оружия будет доставлена в Сицилию не позднее скирофориона. Уж я об этом позабочусь…
Незадолго до рассвета, утомленные долгой беседой, они уснули, тесно прижавшись друг к другу.
Часть вторая
ЗАГОВОР РАБОВ
Глава первая
Трогильская гавань. – Плавание на «Прекрасном Главке». – Бухта Улисса
Проснулись они, когда со стороны моря широкая пурпурная полоса прочертила темно-синий горизонт. Только-только начинало светать.
Открыв глаза, Ювентина увидела склоненное над собой лицо Мемнона. Глаза его светились любовью.
– Я так и спала… у тебя на коленях, – с сонной улыбкой проговорила она. – Бедный мой, у тебя же ноги затекли!
– Ничего, разомнусь, – поцеловав ее, сказал Мемнон.
Вскоре совсем рассвело, и багряный отблеск утренней зари вспыхнул на золотом щите храма Афины. Ночь была довольно холодной, но день обещал быть жарким. Весело посмеиваясь, они проделали несколько гимнастических упражнений, чтобы согреться, после чего тронулись в путь.
Им предстояло пересечь мыс и спуститься в Трогильскую гавань.
Мемнон нес узел с вещами Ювентины, с улыбкой наблюдая, как она, далеко опередив его, легко поднимается по склону взгорья. Ее голубой плащ мелькал среди зубьев скал и камней.
Взобравшись наверх, Ювентина увидела небольшой залив шириной около четверти мили. Он был заполнен множеством средних и малых кораблей, стоявших на якорях у деревянных причалов.
Трогильская гавань находилась за пределами Сиракуз и была гораздо менее удобным пристанищем для кораблей, чем две основные сиракузские гавани, почти полностью окруженные городскими стенами. Корабли заходили сюда на кратковременную стоянку, обычно только на одну ночь, чтобы с рассветом продолжить плавание, минуя Сиракузы.
В этой гавани матросы и гребцы могли отдохнуть, подкрепиться едой и вином, запастись пресной водой и провизией. Берег залива был усеян торговыми палатками и лавками. К прибывавшим в гавань большим судам, становившимся на якорь далеко от берега, по мелководью устремлялись легкие челны. Лодочники наперебой предлагали морякам свои услуги по перевозке с кораблей на берег людей и грузов. Работы здесь хватало и рабам, и свободным.
Когда Мемнон и Ювентина спустились в гавань, там, несмотря на ранний час, царило оживление. Было время завтрака. Матросы, гребцы, путешественники и их слуги собирались под парусиновыми навесами, возле которых суетились разносчики вина и лоточники, громко предлагавшие горячую снедь, которую рабы готовили тут же на пылающих жаровнях.
Мемнон и Ювентина ничем не выделялись в этих оживленных толпах людей.
Александриец был в одной короткой тунике. Тяжелый испанский меч в ножнах с широкой кожаной перевязью он завернул в плащ и все это сунул себе подмышку. Открыто разгуливать с оружием здесь не было принято, а в пределах города ношение его было запрещено.
Ювентина, как только пригрело солнце, тоже сняла с себя свой нарядный голубой плащ, оставшись в длинной тунике до пят. В таких платьях, препоясанных под грудью, ходили обычно все свободные сицилийские женщины.
Погода стояла прекрасная. Небо полностью расчистилось от туч.
Подкрепившись горячими пирожками, солеными маслинами и терпким вином, Мемнон и Ювентина ненадолго расстались.
Ювентина осталась одна с вещами под сенью навеса харчевни, в которой они позавтракали, а Мемнон отправился на поиски судовладельца, который согласился бы доставить их в Катану.
Один из стоявших в гавани грузовых кораблей уже готовился к отплытию. От матросов Мемнон узнал, что корабль идет в Тавромений. Александриец нашел кормчего, который охотно согласился доставить супружескую чету в Катану за шесть денариев (Мемнон, как и во время путешествия с Ювентиной по Италии, назвался Артемидором Лафироном, купцом из Брундизия, а жену нарек привычным для
