младший брат. Когда она оторвалась и заглянула ему в глаза, там бушевали все страсти мира. Лицо Саввы пылало, он еле дышал. Ей было слышно, как колотится его неопытное юное сердце.
– Неужели наша мать права и все, к чему я прикасаюсь, идет прахом? А, Саввушка? Неужели я такая вот злостная разрушительница? Разбивающая сердца. Мучающая мужчин. И получающая от этого удовольствие. Неужели мне на роду такой быть написано?
– Мне этого мало, – прошептал он. – Мало, Лиля…
Она сама взяла его руку и положила на голое колено – и рука юноши несмело заскользила по гладкому плотному бедру.
– Не стесняйся, – сказала она и с улыбкой добавила: – Бери выше… Сожми ляжку, не бойся, так делают все мужчины… Вот так, умничка, да…
Она встала с его колен, взяла его за руку и повела в комнаты, но не в их брато-сестринскую комнатку, похожую на монастырскую келью, а к матери, где была большая двуспальная кровать. Глядя в глаза брату, она прихватила платье и ловко сняла его через голову.
– Чего стоишь? Раздевайся.
Затем сняла бюстгальтер, открыв ему роскошную молодую грудь, которую он, правда, уже видел, подглядывая за ней из-под одеяла. Двигая бедрами, стянула широкие, в кружевах трусы. А вот этого он еще не видел. Но мечтал увидеть всякий раз. Она осталась перед ним обнаженной, гибкой, белокожей, с сильным от природы телом, с кустом рыжих волос между ног.
– Хороша? – спросила она.
– Очень, – кивнул он.
– Я рада, что тебе нравится. Так ты будешь раздеваться или нет? А то ведь передумаю и снова оденусь, – лукаво рассмеялась она. – Давай, я тебе помогу, Саввушка. – Она сама стянула с него рубашку, даже ремень расстегнула сама, потому что его руки толком не слушались. – Дело за малым – это сам.
Савва снял трусы. Он стоял перед ней нагим и дрожал.
– Идем. – Она потянула его к ложу, благо до него было два шага.
– На ее постели? – спросил Савва.
– Плевать мне, ее это постель или нет. И ты тоже наплюй. Тут будет удобно – это главное. Не в твоей же сиротской кроватке нам этим заниматься.
Она улеглась на спину и весело увлекла его за собой, уложила на себя, сама все сделала, обхватила ногами, впилась в его губы. Она не только умеет разрушать, не только! Она способна залечивать раны. И она должна была это сделать, пока ржавчина воспоминаний о том, что ее брат увидел с той пожарной лестницы, не погубила его. Пока он не замучил себя воспоминаниями до смерти. Закрыв глаза, Лилит знала: то, что сейчас произойдет с ним, между ними, что уже происходит, навсегда вытолкнет гадкие воспоминания из его памяти. Но ей и самой оказалось приятно – у мальчишки неплохо выходило для первого раза, очень неплохо…
…Он влюбился в нее десятилетним мальчиком, он обожал ее подростком, он ревновал ее молодым человеком, когда видел с другими парнями, и понимал, что они получают то бесценное, что никогда не достанется ему. Но оказывается, он ошибся. И теперь они лежали обнаженными вместе, едва заморившими червячка, что касалось любви, желания, страсти. Пир был впереди. Но утоление первого голода с ней ни с чем сравнить было нельзя. Такое остается навсегда. Лилит потянулась, извернувшись кошкой, зажмурилась и отчаянно, тоже по-кошачьи, зевнула. Она разлеглась на постели их матери, разбросав руки, а он целовал и целовал ее – губы и шею, плечи и грудь, бедра и живот… В считаные минуты он стал счастливым невольником этой женщины.
И похоже, ей нравились его ласки.
– А ведь мне было хорошо с тобой, – честно призналась она. – Я даже не ожидала.
– Почему? – не понял он.
– Почему? – рассмеялась она. – Да по кочану, Саввушка. Ты мой единокровный младший брат. Представляешь? Узнай кто об этом, тебя бы в интернат отдали, а меня бы в тюрьму посадили за развращение малолетних. Ну, может, не в тюрьму, тебе уже шестнадцать. Но что-нибудь плохое со мной бы точно сделали. Ладно, не бери в голову. – Она потянулась к нему, чмокнула его в губы. – Хочешь еще?
– А ты?
– Я хочу. И кстати. Я тебя другим позам научу. Ну так, ради разнообразия. Много чему научу…
– Давай…
Еще через полчаса на той же постели, тесно и нежно переплетясь с сестрой ногами и руками, Савва спросил:
– Почему тебя назвали Лилит? Почему не Лиля? Я никогда не спрашивал об этом…
– А-а, – усмехнулась она. – У меня тоже есть своя история. Была древняя богиня Лилит. Восточная богиня чувственной любви, разрушительница и поработительница мужских сердец. Что-то вроде того. Это отец поляк настоял, которого я ни разу в жизни не видела. Бегунок. Так его родную бабку-полячку звали. В честь этой бабки Лилит Вотецки меня и назвали. Матушка наша была юной и пошла у него на поводу. Пошутили так. Шутнички. Ну, в деревне-то меня все Лилькой звали, это ясно.
– Тебе подходит, кстати. Я насчет богини-поработительницы.
– Правда, что ли?
– Ага.
Сестра прыснула:
– Ну вот, тогда получите и распишитесь. И нечего меня травить: ты такая, ты сякая, да с дурным характером, да чересчур любвеобильная. Любите такой, какая есть, и баста.
– Я буду.
– Что?
– Любить такой, какая ты есть.
– А-а, ладно, принимается. – Она провела ладонью по его щеке. – Я где-то читала, Савка, что у этой богини Лилит был свой танец.
– Какой танец?
Зеленые глаза рыжеволосой сестры лукаво сверкнули.
– Соблазнения. Там было что-то восточное, под барабаны. И я сама выдумала его. Давно уже. Каждое движение. Однажды я станцевала этот танец перед парнями, правда, в купальнике, на пляже… Они потом на коленках за мной ползали. Честное слово. Руку и сердце предлагали. И много чего еще, о чем не говорят, чему не учат в школе…
– Ты сказала «правда, в купальнике». А как надо?
– Голышом, конечно.
– Станцуй для меня.
– Сейчас?
– Да! Пожалуйста. Я тоже на колени встану.
– Не надо на колени. Я станцую для тебя и так. Вот только «Болеро» Равеля поставлю. – Она быстро повернулась, сбросила ноги с постели и понеслась искать грампластинку. Как соблазнительно светилось ее быстрое тело в сумерках, окутавших комнату! Лилит открыла патефон, включила его, положила пластинку на плотный резиновый диск. Обернулась:
– Ты готов, Саввушка?
Он тоже сел на постели.
– Да.
Игла коснулась винила, пошло шипение, а потом вступили один за другим флейта, кларнет и фагот. А за ним – гобой и труба с флейтой. И обнаженное сильное тело Лилит стало входить в эту удивительную, тягучую, волшебную музыку, и перед завороженным Саввой стало рождаться волшебство…
Танец
