действия и предотвратить начавшееся вооруженное восстание, а Цингер, мол, по пьяни сам упал где-то. Услышав это, Майка тихо зашипела, что он лжец и вчера на допросе другое говорил.
– Тихо, сейчас все будет, – успокоительно похлопал ее по плечу Грених. – Он, конечно, странный тип, на что надеется, непонятно.
– Тогда позвольте спросить, товарищ Кисель, – с мягкой улыбкой спросил Стельмахович, держа в руках помятый и изрешеченный дырами тетрадный лист в клетку, – почему вы написали вот это?
И он зачитал добытое Майкой признание.
– У меня его вырвали силой! – вскричал Кисель, указав пальцем на сидящую в первом ряду Майку. – Вот эта… эта самая девчонка! Она применила силу.
Все разом посмотрели на хрупкую девочку со стриженными по плечи прямыми волосами и с челкой, закрывавшей глаза, в сарафане в клетку и пионерском галстуке под воротником белой сорочки, некоторые даже привстали, совершенно естественно недоумевая, как это тщедушное дитя одолело такого здоровенного детину. В зале раздались смешки, послышались шуточки в сторону Киселя, обвинявшего школьницу, которая «применила к нему силу». Посмотрел на нее и Михэли. Впервые его лицо приняло иное выражение, кроме холодно-ледяного и презрительного. В чертах проступило удивление, он побелел и вцепился пальцами в скамью, боясь упасть в обморок.
Майка подмигнула ему.
– Нет! Майя ни при чем, это я его заставил, – послышалось сзади. Коля успел выкрикнуть это прежде, чем опять получил оплеуху от матери, и весь зал услышал ее громкое змеиное «Молчи!». Михэли, все еще держась за скамью, выпрямился, чтобы за головами разглядеть Колю. Во взгляде широко расширившихся глаз подсудимого зажглись волнение пополам с недоумением.
Коля вырвался из рук матери и прокричал:
– Это была честная дуэль, я вызвал его на бой!
– Будьте любезны сохранять тишину в зале заседаний, – обратился к галерке Стельмахович.
Но Кисель судью не услышал. Для него, в свете Майкиной выходки, изобличающей его как лгуна и труса, рушился мир. С диким рычанием: «У-убью!» – он развернулся и бросился в ряд меж скамьями, все ахнули, загудели, но два бравых милиционера успели подхватить нарушителя порядка под руки так, что тот повис на их плечах, болтая в воздухе ногами.
– Товарищ Кисель, – обратился Стельмахович после восстановления порядка, когда тот вновь предстал перед судейским столом, пыхтя, как испанский бык перед красным плащом матадора. – За угрозу убийством в зале суда вменяю вам две недели заключения под стражу. Итак. Вот здесь, – судья поднял вверх пресловутый листок в клетку, – вы написали правду?
– Это незаконно, – выкрикнул он опять, – они заманили меня в заброшенный дом, столкнули в подвал, собирались заморить голодом…
– Во-первых, это и ваше участие в беспорядках мы еще обсудим, но уже в рамках другого дела, попадающего совершенно под другую статью. Во-вторых, у меня на руках протокол допроса следователем, где вы подтверждаете свое признание.
Стельмахович поднял несколько листов, показывая их залу, и переглянулся с прокурором, тот поднял руки в знак того, что возражений у него нет.
– Товарищ Кисель, вы подтверждаете показания, которые дали на предварительном следствии?
Кисель молчал. Он не отдавал себе отчета в том, что мог быть лишен свободы на срок не ниже пяти лет за подстрекательство несовершеннолетнего Коли и что протокол, который был составлен Фроловым, подтверждает его вину. В зале воцарилась тишина.
Поднялась со своего места мать Никанора, вскрикнув, обращаясь к прокурору:
– Неужели вы все это так и оставите?
Швецов перевел на нее холодный, удивленный взгляд.
– Какие у вас есть свидетельства? Говорите, – холодно молвил он, приподняв тяжелые веки.
Под его ледяным взглядом мать Киселя сникла, опустив голову. Пожевала губами, собираясь что-то сказать, но села обратно. Судья повернулся к потерпевшему.
– Товарищ Кисель, вы подтверждаете те показания, которые дали на предварительном следствии?
Тот вскинул голову.
– Нет! У меня их вырвали силой.
Председательствующий дал знак коменданту.
– Вызывается свидетель защиты Бейлинсон Николай, – объявил тот. – Будьте добры пригласить в зал представителя комиссии по делам несовершеннолетних.
С низко опущенной головой, хромая, Коля двинулся к судейскому столу, с ним рядом встала седовласая дама в очках, которая должна была следить за тем, чтобы на ребенка не оказывалось излишнего давления. Речь свою мальчик произнес, низко опуская голову, с бледным лицом и тихо, так что судье постоянно приходилось просить его говорить громче. Но юноша ничего нового не добавил к тому, что и так было сказано в записке с признанием Киселя. Его допросили адвокат Михэли, прокурор, который все время пытался вывести разговор на то, как именно Коля с Майкой разыграли Киселя. Но, как бы Швецов ни старался обратить внимание на преступные действия детей, судья не усмотрел в их поступке ничего особенного. Майка сидела, вся напружинившись, готовая подняться на защиту своей операции, уже привстала и как в школе тянула руку.
– Итак. Судебное следствие объявляю закрытым, – подытожил председатель, и Майка с громким «ну во‑от!» плюхнулась на скамью обратно.
После недолгих прений, речи защитника Михэли и сухого повторения слов подсудимого, что он не считает себя виновным, опять поднялся Кисель.
– Я… отказываюсь… – начал он, видно, в порыве все исправить решил пойти на попятную. – Отказываюсь от своих обвинений!
Зал загудел, как на футбольном матче, возмущались все, даже те, кто выступал против Михэли. Стельмаховичу долго пришлось успокаивать народ.
– Тише! Ну тише же, товарищи! – повторяли на все лады комендант, секретарь и сочувствующие.
– Вопросов у меня больше нет. Объявляю прения сторон закрытыми. Суд удаляется для вынесения приговора, – громогласно заявил председатель, стукнув ладонью по столу и заставив всех разом умолкнуть. И трое – сам он и члены губсуда – встали из-за стола и удались в совещательную комнату.
Пробыли они там недолго, торжественно вернулись. Зал поднялся, и председатель сам зачитал приговор:
– Объявляю Цингера Михэли Аристидовича 1910 года рождения не признанным виновным в совершении преступления и постановляю дело № 10731 по статье семьдесят четыре Уголовного кодекса РСФСР 1926 года производством прекратить ввиду отсутствия состава преступления и обнаружения новых подозреваемых – пункт третий статья двести сороковая Уголовно-процессуального кодекса.
Он оторвал взгляд от документа и посмотрел в зал.
– Напоминаю, что заведомо ложные доносы, показания с созданием искусственных доказательств – лишение свободы до двух лет. Позже вам, Кисель, товарищ прокурор сообщит, по какой статье возбуждается в отношении вас дело. Объявляю заседание закрытым, – поднялся и вышел.
Глава 6
Самоубийство по учебнику
Едва войдя в квартиру, Грених почувствовал, как навалилась усталость. Внезапно громкий концерт по радио за стенкой, душный воздух, наполненный запахами супа и котлет, бубнение соседки, подолгу висевшей на телефоне, и присутствие чужого в кухне
