Первым заговорил Марсан — криминалист, служивший посредником между бригадой Верховена и экспертами, которые сейчас работали по «делу Трарье».
— Даже если ее найдут живой, — сказал он, — дегидратация может привести к необратимым неврологическим осложнениям. Иными словами, есть шанс, что вы найдете овощ.
Он не церемонится. И правильно, подумал Камиль. Я не решаюсь назвать вещи своими именами, потому что я боюсь. А страх в этом деле не помощник.
Стряхнув оцепенение, он спросил:
— Что с фургоном?
— Его досконально исследовали прошлой ночью, — ответил Марсан, сверяясь со своими записями. — Обнаружили волосы и следы крови, так что у нас имеются образцы ДНК жертвы, но поскольку ее данных нет в полицейской картотеке, мы по-прежнему не знаем, кто она.
— А фоторобот жертвы?
Во внутреннем кармане куртки Трарье нашли фотографию его сына, сделанную на деревенской ярмарке. Он обнимал какую-то девушку, но снимок сильно запачкан кровью — лица не разглядеть. Так или иначе, снимок сделан, судя по всему, довольно давно. Девушка на нем скорее полная, поэтому нельзя утверждать, что речь идет о той же, чьи фотографии хранились в мобильном телефоне. Вот из них должно выйти больше толку.
— Да, думаю, тут мы кое-чего добьемся — говорит Марсан. — Даром что мобильник из самых дешевых — снимки четкие, хорошо видно лицо в разных ракурсах. Завтра фоторобот будет у вас.
По фотографиям также можно сделать кое-какие предположения о месте, в котором находится жертва. Правда, разглядеть удавалось не слишком много, поскольку снимки сделаны с близкого расстояния и, кроме самой женщины, на них почти ничего не видно. Однако эксперты тщательно просканировали все детали и указали в заключении все свои выводы, предположения, направления поисков…
— Тип здания по-прежнему остается неизвестным, — продолжал Марсан. — Учитывая время, когда сделаны снимки, и степень освещенности, мы сделали вывод, что окна выходят на северо-восток. Хотя стопроцентной уверенности у нас нет. На снимках нет глубины и перспективы, поэтому невозможно точно определить размеры помещения. Свет направлен сверху вниз, высота потолка предположительно около четырех метров. Может быть, больше. Пол бетонный, кое-где лужи воды. Все фотографии сделаны при естественном освещении. Возможно, электричество вообще отсутствует. Что касается подручных средств, которыми пользовался похититель, в них, насколько можно судить по фотографиям, нет ничего примечательного. Клетка сколочена из необструганных досок, крышка завинчена стандартными болтами, вделанное в нее стальное кольцо — также стандартное, держится она на обычной пеньковой веревке. Из этого ничего не вытянешь. Крысы, предположительно, — постоянные обитатели этого места. Скорее всего, речь идет о заброшенном нежилом здании.
— Время и даты на фотографиях указывают на то, что похититель навещал свою жертву по меньшей мере два раза в день, — сказал Камиль. — Значит, это здание находится в границах парижских предместий.
Остальные закивали. По их лицам Камиль догадался, что они и без него уже об этом знают. На секунду он представил себя дома, рядом с Душечкой. Ему больше не хотелось здесь оставаться. Он уже собирался проститься и уехать, когда вошел Морель. Камиль устало прикрыл глаза. Сейчас опять начнется говорильня…
Луи предложил Арману составить сводное описание места, где находится жертва, — с упоминанием всех сообщенных экспертом подробностей, — и срочно разослать его по всем полицейским участкам Иль-де-Франс. Камиль машинально согласился с ним, хотя и не питал особых иллюзий на этот счет. Под такое расплывчатое описание наверняка подойдут три здания из пяти. По уже имеющимся данным, которые собрал тот же Арман, в окрестностях Парижа существует шестьдесят четыре микрорайона, классифицируемые как «промзоны», — и это не считая отдельно стоящих заброшенных зданий.
— Прессе пока ни слова? — спросил Камиль Ле-Гуэна.
— Ты что, издеваешься?!
Луи дошел уже до середины коридора, ведущего к выходу, как вдруг повернул обратно. На его лице читалась озабоченность.
— И все-таки, — сказал он Камилю, — это ведь довольно хитроумная идея, насчет клетки средневекового образца. Как-то она не вяжется с таким типом, как Трарье… Слишком сложна для него…
— Да нет, Луи, это ты сам слишком хитроумен для Трарье! Он не изготавливал средневековую клетку — это ты про нее вспомнил. Тебе пришла в голову такая параллель, потому что ты хорошо знаешь историю. Вот ты и решил, что это клетка, которая называлась — как там ее? — «девчонка». А Трарье не копировал никакую «девчонку», он сколотил простую клетку. Только очень маленькую.
Ле-Гуэн слушал Камиля, развалившись в своем огромном кресле и закрыв глаза. По виду он ничем не отличался от спящего, но Камиль знал, что таков его способ сконцентрироваться.
— Жан-Пьер Трарье, — говорил Камиль, — родился одиннадцатого октября пятьдесят третьего года, так что ему было пятьдесят три. Профессия — слесарь-наладчик, двадцать семь лет проработал в мастерских, связанных с авиацией (начал в компании «Южная авиация» в семидесятом). Уволен по сокращению штатов в девяносто седьмом, два года был безработным, затем устроился уборщиком в больницу Рене Понтибье, через два года снова был уволен по сокращению и остался без работы. В две тысячи втором году нашел место сторожа в промзоне. Туда же и переселился.
— Как его характеризовали? Склонен к насилию?
— Вроде того. Вечно лез в драку. Легко выходил из себя. По крайней мере, об этом свидетельствовала его жена, Розелина. Они поженились в семидесятом, и в этом же году у них родился сын, Паскаль. Вот отсюда уже интереснее. Я к нему еще вернусь.
— Нет, давай уж сразу, — потребовал Ле-Гуэн.
— Сын исчез. В июле прошлого года.
— Вот отсюда поподробнее.
— Я пока еще не знаю всех деталей, но в общих чертах можно сказать так: Паскаль был абсолютным неудачником. У него не ладилось с учебой в школе, коллеже, техническом лицее, потом со стажировкой, потом с работой… Словом, никаких побед, одни поражения. Он пытался что-то менять — работу, жилье, — но все бесполезно. Отец сумел устроить его на работу в больницу, в которой работал сам, — взял его себе в подручные. Это было в двухтысячном году. Став коллегами, они еще теснее сблизились — к родственным чувствам прибавилась рабочая солидарность. Но всего через год обоих уволили. Когда отец нашел место сторожа в две тысячи втором году, сын перебрался к нему в его новое жилье. К тому времени, между прочим, Паскалю стукнуло ни много ни мало тридцать шесть годков! Но я видел его комнату — игровая приставка, постеры с футболистами, компьютер с выходом в Интернет, где его интересовали исключительно порносайты… Если не считать груды пустых пивных банок под кроватью, точь-в-точь комната подростка. Психологи в таких случаях обычно говорят об «инфантилизме», но если по-простому — Паскаль был типичный недоросль. И вот — гром среди ясного неба: в июле две тысячи шестого года он исчезает! Трарье-старший заявляет в полицию о его пропаже.
